Ленин: Пантократор солнечных пылинок

«Заговор, – пишет Троцкий, – не заменяет восстания. Активное меньшинство пролетариата, как бы хорошо оно ни было организовано, не может захватить власть независимо от общего состояния страны: в этом бланкизм осужден историей. Но только в этом. Прямая теорема сохраняет всю свою силу. Для завоевания власти пролетариату недостаточно стихийного восстания. Нужна соответственная организация, нужен план, нужен заговор. Такова ленинская постановка вопроса». Октябрьский переворот как историческое событие не был продуктом «кучки заговорщиков»; но в техническом смысле эта кучка заговорщиков, координировавшая стихийное недовольство масс, возмущенных некомпетентностью и нерешительностью Временного правительства, действительно существовала – и оформилась здесь, на набережной Карповки; в высшей степени историческое место. Именно здесь Ленин продавил решение, изменившее мир, здесь – историческое «горло», отсюда история XX века пошла именно так, как пошла.

После того как было сформировано – тоже здесь и тоже впервые в истории – Политбюро ЦК КПСС, совещание, сообразно жанру Тайной вечери, перетекло в поздний ужин. Хозяйка, Флаксерман, сочла уместным опубликовать свой шокирующий даже сто лет спустя шопинг-лист, согласно которому она отоварилась в тот день: «сыр, масло, колбаса, ветчина, буженина, копчушки (небольшие рыбки), красная соленая рыба, красная икра, хлеб, печенье и кэкс. Если бы не кончились все мои наличные деньги, – вероятно, еще бы покупала. Покупок было много, тяжело нести, неудобно, трамваи переполнены» – но дело того стоило; большевики уминали снедь, добродушно посмеиваясь над нерешительностью Каменева и Зиновьева; последний, как и Ленин, изменился «до неузнаваемости»: «с длинными усами, остроконечной бородкой, придававшими ему вид не то испанского гранда, не то бродячего итальянского певца» (из воспоминаний А. Иоффе).

Собственно, все, что происходило после чаепития с кэксами, было делом техники. Пусть неохотно, но ЦК – и в особенности Свердлов, Троцкий, Сталин – принялся заниматься техническими деталями вооруженного восстания. Раскочегарившись, они передали ленинский импульс ВРК, «военке», – порожденной двоевластием оргструктуре, которая была создана для борьбы с Корниловским мятежом, а в октябре станет заниматься непосредственно военным переворотом, перехватом власти: под предлогом защиты Петрограда от немцев и съезда Советов от контрреволюции «военка» – Невский, Подвойский, Антонов-Овсеенко – примется выставлять требования официальному военному командованию и правительству Керенского. Даже и эта организация оказалась в те дни умереннее Ленина – и они таки дотянули, пропуская мимо ушей проклятия «Постороннего», до привязки восстания ко II съезду Советов: чтобы это выглядело как защита съезда, оборона, ответ на вторую волну арестов большевиков – а не наглое нападение, рейдерский захват власти.

Впрочем, на тот момент это было уже не так существенно.

Ленин, разумеется, не знал этого – и ближе к утру под диким дождем и ветром, покинув комнату совещаний в сопровождении Дзержинского и Свердлова, вызвавшихся проводить его на квартиру Рахьи, страшно ругался на Зиновьева. Дзержинский одолжил Ленину свой плащ, но тем решительнее непогода атаковала Ленина; в какой-то момент у него даже парик снесло ветром – и он вынужден был напялить его на голову грязным.

Воспользуемся возможностью монтажа; ровно две недели спустя мы вновь видим, как Ленин поправляет на улице парик – только направляется на этот раз не домой, а из дома.

Те, кто занимался технической подготовкой восстания, всё же решили привязать его к съезду Советов – который должен был открыться в Смольном 25 октября; к моменту открытия все важные коммуникации должны были оказаться в руках большевиков.

Ленин отправился в путь 24-го, загодя, не потому, что планировал добраться не спеша. Последние две недели о готовящемся большевистском восстании говорили не только в правительстве, но и бабушки на лавочках. Ленинская брошюра «Удержат ли большевики государственную власть» продавалась чуть ли не на каждом углу Невского; Керенский цитировал статьи Ленина на выступлении в Мариинском дворце. Правительство попыталось опечатать редакции большевистских газет, а как раз 24-го стали готовиться к разводу мостов – чтобы рассечь город на сектора и не допускать бесконтрольные перемещения; уже были выставлены юнкера для охраны. Именно поэтому Рахья прибежал к Ленину – и тот решил, что лучше подвергнуться риску попасться в Гефсиманском саду, чем упустить момент для штурма дворца Ирода.

Явившись вечером из очередного городского турне с ленинскими буллами, Фофанова обнаружила, что стекла керосиновых ламп еще теплые, а на кухонном столе покоится записка, самая интригующая – странно, что в сувенирных магазинах не продают такие жестяные таблички – из тысяч нацарапанных ее жильцом; с голгофической надписью: «Ушел туда, куда вы не хотели, чтоб я уходил». Подписана она была уже никаким не Константином Петровичем, а много теплее: «Ильич».