– Я не пью, когда танцую, потому что очень люблю танцевать, – повторила она. – Завтра днем я буду мыть голову. Попробуй тогда. А почему ты считаешь, что именно из меня есть что вытянуть?
Кельнер крутился поблизости, но я успокоил его несколькими словами.
– Конечно, есть. Ведь ты считаешь, что О’Маллей убил Дайкеса. У тебя, несомненно, есть повод…
– Я вовсе так не считаю, – прервала она меня.
– Как так? Ты сама говорила в среду вечером…
Она отмахнулась.
– Я хотела досадить Элеонор Грубер. Она сходит с ума по нашему бывшему шефу. Но я другого мнения. Я думаю, что Лен Дайкес кончил жизнь самоубийством.
– Самоубийством? А этим кому ты хочешь досадить?
– Никому. Наверное, разволновала бы Цию, но я люблю ее, и поэтому ничего не говорю вслух.
– Цию Лондеро? А почему именно ее?
– Видишь ли… – Бланш Дьюк на мгновение замолчала, сморщила лоб. – Та наверняка не знаешь Леонарда Дайкеса.
– Не знаю.
– Странный это был тип. По-своему приятный, но странный. Он не любил женщин, но в портфеле всегда носил фотографию… Чью, как ты думаешь? Представь себе, собственной сестры! Однажды я увидела, как Дайкес… – Она неожиданно замолчала.
Оркестр заиграл румбу, и Бланш начала поводить плечами. У меня не оставалось выбора. Я поднялся, взял ее под руку, и мы направились к площадке для танцев.
Через четверть часа, вернувшись за столик, мы обменялись понимающим# взглядами.
– Давай покончим с деловыми разговорами, – предложил я, – А потом всерьез займемся танцами; Ты сказала, что однажды увидела, как Дайкес… Что он делал?
– Ага. Мы должны этим заняться?
– Да. Так вот, однажды я увидела, как Дайкес смотрит на Цию? Это был такой взгляд, черт побери! Я заинтересовалась этим и, как оказалось, совершила ошибку, так как Лен выбрал меня в поверенные. Первый раз в жизни!..
– Когда это произошло?
– Что-то около года назад, может, немного раньше. Первый раз в жизни он заинтересовался женщиной. Представляешь, в его годы! Его чертовски разобрала эта история, но, разумеется, все держалось в секрете. Только мне он все поверял. Он предложил Цие встретиться, но она отказалась, и тогда он спросил меня, что ему делать. Мне надо было что-то придумать, и я сказала, что у Ции пунктик на знаменитых людей. Вот если бы он сделал что-либо выдающееся – стал бы сенатором, президентом Соединенных Штатов или написал роман, то все было бы в порядке. Ну, Леон и написал роман, но издательство его отвергло. Вот он и покончил жизнь самоубийством.
Я не выдал своего волнения и спокойно спросил:
– Он рассказывал вам, о чем писал?
– Нет. Не обмолвился ни одним словом. Потом он перестал говорить о Цие, я тоже молчала… так как не хотела, чтобы он начал все сначала. Видишь ли, ведь это я посоветовала ему, между прочим, написать роман, а когда началась эта история с пропавшей рукописью, нетрудно было понять, что к чему.
Я хотел сказать, что декабрьское самоубийство Дайкеса не объясняет убийств Джоан Веллимэн и Рэчел Абрамс, совершенных в феврале. Но сдержался. Кроме того, снова заиграл оркестр. Я медленно поднимал к губам бокал и с улыбкой смотрел на Бланш, желая сохранить приятельскую атмосферу.
– Допустим, ты права в отношении самоубийства. Но ты, случайно, не перепутала роли? Может быть, это ты пришлась по сердцу Дайкесу, а не Ция?
– Я? – удивилась девушка. – Если это комплимент, то надо было придумать что-нибудь пооригинальнее.
– Вовсе не комплимент, – Я полез в карман, чтобы вытащить сложенный вчетверо лист бумаги. – Это заметка Дайкеса, сделанная по делам вашей фирмы в мае прошлого года. – Я развернул листок. – Мне хотелось бы узнать, почему Дайкес записал на полях карандашом номер твоего домашнего телефона. Теперь, правда, спрашивать бесполезно, так как ты скажешь, он сделал это, чтобы беседовать по телефону о Цие.
– Мой номер телефона? – изумилась Бланш.
– Ага. Колумбус, три, сорок шесть, двадцать.
– Покажи.
Бланш потянулась за запиской и повернулась вправо, чтобы как следует рассмотреть ее при ярком свете,
– Это писал не Леон, – объявила она.
– Не Леон? Почему?
– Не его почерк.
– А чей – твой?
– Нет. Корригана. Он пишет такие квадратные буквы и цифры. – Она досмотрела на меня с удивлением. – Но что это может значить, для чего Корриган записал мой номер телефона на этом старом документе?
– Не волнуйся, Бланш. – Я взял бумажку из ее рук. – Я считал, что твой телефон написал Дайкес, и хотел просить тебя объяснить, зачем он это сделал. Наверно, Корриган хотел позвонить тебе после работы по какому-нибудь служебному делу.
Раздались звуки барабана, оркестр заиграл фокстрот. Я сунул документ в карман и встал – Не будем об этом говорить. Посмотрим, как у нас теперь пойдет дело.
Дело пошло как по маслу.
Когда около двух часов я возвратился домой, Вульф был уже в кровати. Я проверил входную дверь и черный ход, посмотрел замок сейфа и перед тем, как идти наверх, выпил стакан молока. Человек никогда не бывает доволен. Свернувшись калачиком, я рассуждал на тему превратностей жизни. Почему Ция не танцует как Бланш? Если бы можно было соединить двух людей в одно целое…