Ленивый любовник

Мой постоянно прерываемый завтрак скомкал всю утреннюю программу Фрица, и, когда пришла почта, я взял с собой в канцелярию вторую чашку кофе. Быстро просмотрел конверты и все, – кроме Одного, положил на стол. Посмотрел. На часах было восемь пятьдесят пять. Вульф привык уходить в теплицу точно в девять. Одним махом я взбежал наверх, постучал в дверь и вошел, не дожидаясь приглашения.

– Есть! – объявил я шефу. – Фирменный конверт, толстый конверт! Штемпель: Гранд Централ. Почта вчерашняя, до полуночи.

Вульф был уже одет, он собирался уходить.

– Вскрой!

Я выполнил приказ и достал содержимое конверта.

– Отпечатано на машинке. Через один интервал. Дата вчерашняя. Заголовок: «Ниро Вульфу», десять страниц. Подписи нет.

– Прочти!

– Вслух?

– Нет. Уже девять. Если потребуется, можешь мне позвонить или прийти наверх.

– Глупости. Ты переигрываешь.

– Нет. Частое нарушение распорядка дня ведет к дурным последствиям.

С этими словами Вульф покинул свою спальню. Я открыл первую страницу письма:

«Я решил написать это письмо, но подписывать его не стану. Думаю, оно будет чем-то вроде исповеди, но мотивы, побудившие меня к этому, слишком запутанны. События последнего года показали, что я ни в чем не могу быть уверен. Может быть, во мне осталось где-то в глубине души уважение к правде и справедливости – уважение, которое в молодые годы мне привило как духовное, так и светское воспитание. Может быть, именно поэтому я и чувствую, что должен написать это письмо. Во всяком случае, не вдаваясь в мотивы…»

Внизу зазвонил телефон. Нужно было спуститься и снять трубку, так как теплица не соединялась с городской линией. Звонил сержант Перли Стеббинс. Как правило, ему было безразлично, говорить со мной или с шефом. Вероятно, он даже предпочитал со мной, так как, будучи человеком неглупым, не мог простить Вульфу шутку, которую тот сыграл с ним в деле Лоенгрена.

Он был человек грубый, но не злопамятный. Сказал, что его интересуют две вещи: ночной телефонный разговор и моя поездка в Калифорнию, а особенно – встреча с Корриганом. Когда я ответил, что охотно пойду ему навстречу и сейчас же приеду, он коротко отказался, сказав, что обойдется без этого, так как инспектор Крамер хочет повидать Вульфа и будет у нас в одиннадцать и ни минутой позже. Я сообщил Перли, что мы впустим инспектора, но он положил трубку, не дослушав.

Я уселся за стол и снова начал читать.

«…Во всяком случае, не вдаваясь в мотивы, я решил написать, а потом решу, послать письмо или уничтожить его. Я не подпишу его, даже если решу послать, потому что не хочу, чтобы оно было использовано как показание. Вы, конечно, покажете мое признание полиции, но без подписи его не могут опубликовать как сведения, которые я сам сообщил. Содержание письма не оставит сомнения в личности автора, поэтому отсутствие подписи не имеет никакого значения. Однако в таком виде письмо будет полностью отвечать задуманной цели, что согласуется с моими принципами, в первую очередь моральными, а не юридическими.

Я не собираюсь о них распространяться. Для меня они имеют большее значение, чем само развитие событий, а для вас главное заключается в фактах. Поэтому Вам важнее будет узнать, что это я написал о взятке, которую мой компаньон О’Маллей дал председателю суда присяжных. И все-таки я повторяю, что мною управляли разные мотивы. Одной из причин была надежда на место старшего компаньона, а вместе с тем – на увеличение моего влияния и доходов. Но я думал и о будущем фирмы. Считал, что нежелательно и даже опасно, если во главе фирмы останется человек, способный пойти на подкуп. Вы спросите меня; почему я не выступил открыто и не потребовал, чтобы О’Маллей ушел из фирмы? Только потому, что тот источник, которым я пользовался, и характер полученных сведений не давали мне неопровержимых доказательств (подробности я оставлю при себе), а те отношения, которые сложились между компаньонами, ставили бы под сомнение результат моего выступления. Так или иначе, составленную анонимку я послал в суд…»

«Так появился обычай посылать корреспонденцию без подписи», – подумал я и вернулся к чтению.

«…О’Маллея лишили адвокатских прав.

Конечно, для фирмы это был удар, но не смертельный. Я встал во главе фирмы. Касбон и Бриггс стали компаньонами. Прошло время, и постепенно мы восстановили нашу репутацию. Летом и осенью прошлого года наши доходы достигли невиданных прежде размеров. По правде говоря, это была заслуга Касбона, но и я внес свой вклад в дело. Наконец в понедельник, четвертого декабря (дата, которую я не забуду до конца жизни), я приехал в контору, чтобы кое-что сделать, и в поисках какого-то документа подошел к столу Дайкеса. Стал открывать ящики и в одном из них наткнулся на коричневую папку из пластика. Вместо документа, который я искал, в ней лежала толстая пачка бумаги с отпечатанным на машинке текстом. На верхнем листе было написано: