Лес

- О, господа, видит Единый я очень благодарен за детей. Но может вы и мне оставите жизнь, я ведь могу быть полезным. - его глаза бегали и Ольт чуть ли не наяву видел, как длинными тонкими червячками извиваются мысли в голове у этого прохвоста. Что-то слишком быстро он оклемался. Это про таких как он сказано: «Рожденный ползать летать не может, но зато как они ползают!» И если дать ему время, то обязательно придумает какую-нибудь пакость. Ольт подмигнул Оглобле.

- Э, да что с ним долго разговаривать? Будет полезным, не будет, только базарит попусту. Сами захоронку сыщем, а этого прирежем.

Оглобля зажал управляющему рот и приложив, чтобы тот не увидел, нож обухом к шее, резанул. Зверски прищурившиеся глаза налетчика со свирепостью глядящие из-под платка, ощущение холодного металла на коже и режущее движение руки оказали немного неожиданный эффект. Управляющий дернулся в бессильной попытке вырваться, задушено вскрикнул, но затем глаза его закатились, а в комнате распространился вонь от дерьма. А у кого выдержат нервы, когда вдруг твой мирный и спокойный сон прерывается таким грубым и страшным пробуждением? Героем управляющий не был и когда понял, что тут бессильна вся его изворотливость, то поплыл основательно. Ольт поморщился от всепроникающей вони и кивнул Карно, пора и ему вступать в дело. Тот навис над кроватью

- Подожди, не добивай. Еще раз спрошу и, если и после этого будет не по делу говорить, тогда он твой. – а затем обратился к безвольно поникшей тушке, - эй, убогий. Ты меня слышишь?

Управляющий лежал сломанной куклой и не на что не реагировал. Карно ухватил в горсть материю у горла ночной рубашки, в которой тот спал, приподнял послушное тело и легонько хлестанул его по щекам.

- Эй, я тебя спрашиваю. Слышишь меня?

Видно что-то сквозь шок от несостоявшейся смерти дошло до управляющего, и он утвердительно неистово закивал головой.

- Ну вот и хорошо. А расскажи-ка нам об твоих отношениях с графом Стеодром. Как ты его обманываешь, сколько с этого имеешь, и кто еще в этом занят. Ну!

Сейчас на лице управляющего даже самый придирчивый взгляд не заметил бы даже капельки хитрости. Один только непомерный страх и желание скорее высказаться, что бы наконец кончились эти мучения. А говорить ему было о чем. Как на исповеди, то ли окончательно сломавшись, то ли, что бы протянуть время он рассказывал обо всем подряд, нагромождая самые различные сведения одно на другое, путаясь в словах и захлебываясь от собственной скороговорки, вылетающей из слюнявого рта, вереницы слов. Что-то про придворную жизнь у наместника провинции, про то как граф Стеодр прижал все графство, требуя денег, какие лентяи собственные дружинники, которые только и умеют просить деньги за службу… Хотя управляющий и был до смерти напуган, но привычка изворачиваться до последнего видно въелась уже в кровь, и он продолжал обвинять всех и вся, выгораживая себя любимого. В другое время Ольт может быть ради интереса и послушал бы, но не сейчас. Ольт вздохнул, горбатого могила исправит, и подал знак Карно. У них уже было обговорено, что и как делать в случае несговорчивости управляющего. Карно вышел и за шкирку втащил в спальню старшего сына и приставил тому к шее нож. Тот мычал сквозь кляп и выпученными глазами с ужасом смотрел на своего отца. Намек был яснее ясного. Вот тогда язык у управляющего и развязался по-настоящему.

Он рассказывал о своих делишках и если бы Ольт не прошел хорошую школу в прежнем мире, то наверно негодовал и удивлялся бы тому, сколько подлости может таиться во внешне благообразном человеке, как негодовали и удивлялись сейчас его товарищи. Уставившись в одну точку управляющий тусклым невыразительным голосом рассказывал, как он подвязал к себе окрестных баронов, заставив их предать своего господина, как искажал и сам сочинял приказы графа, как подминал под себя всю и так чахлую экономику графства. Не то, чтобы облик графа оказался так уж чист и безоблачен, но как оказалось о многих делишках, которые ему приписывались, он был ни сном, ни духом.