Летопись жизни и служения святителя Филарета (Дроздова). Том V. 1845–1850 гг.

25 ноября. Предложение Московской синодальной конторе о доставлении директору певческой капеллы генерал-майору Львову способов к положению на ноты напевов Донского и Симонова монастырей и Успенского собора: «Г. министр Императорского двора сообщил г. синодальному обер-прокурору, графу Николаю Александровичу Протасову, что Государь Император, по всеподданнейшему докладу рапорта директора придворной певческой капеллы, высочайше повелеть соизволил приступить ныне к положению на ноты напевов, принадлежащих в Москве Донскому и Симонову монастырям и Успенскому собору, для чего и командировать в Москву г. генерал-майора Львова, с двумя избранными им певчими придворной певческой капеллы. Г. министр Императорскаго двора просит вследствие сего сделать распоряжение, чтобы в означенных церквах и монастырях поданы были г. Львову беспрекословно все способы к точному выполнению высочайше возложенного на него поручения. Предлагаю о сем конторе Святейшего Синода для зависящего распоряжения» (Мнения. Т. III. С. 309).

• Донесение Св. Синоду с мнением о печатной тетради «О возношении имени патриаршаго» и рукописи «Розыск исторический о наименовании понтифекса»: «В первой книге доказывается, что в Богослужении российской церкви не нужно вспоминать гласно восточных патриархов, кроме одного раза на литургии, совершаемой первенствующим членом Святейшего Синода. Почему сия книга запечатана, на сие она не дает довольно убедительного объяснения своим содержанием. Особенно подлежащее прещению место в ней есть на 8 листе, на обороте, где о титулах вселенскаго патриарха и судии вселенныя

говорится с некоторым видом осуждения, вместо того чтобы объяснить оные исторически, как почетные, а непреобладательные. Другая книга, рукописная, предполагает нечто необыкновенное в том самом, что понадобилось написать ее. Она ставит рядом понтифекса языческого и архиерея христианского и рассуждает о понтифексе языческом точнее и проницательнее, нежели о архиерее христианском. Иногда о понтифексе языческом говорит по-христиански, как, например, понтифекс Траян благословляет (лист 7); иногда о архиерее христианском говорит по-язычески, как, например,

могут государи епископами народа нарицатися; потому что преславный елинский стихотворец Омир Эктера троянскаго государя нарицает епископом

(лист 13). Главные в ней выводы справедливы, как то: не имеем ни единой в христианстве истории, где бы царь собственным и нарочитым священнодействием упражнялся (лист 19). Царем входити в алтарь древнее предание есть (лист 25). Но ход исследования нередко странен и принужден, как бы насильно направляемый в угождение какой-то тайной мысли» (Мнения. Т. III. С. 311).

• Мнение по вопросу: должно ли спрашивать священника о том, что открыто ему на исповеди подсудимым перед смертью: «1 Изъятие из тайны исповеди, по весьма важным причинам в 9 и 10 пунктах прибавления к Духовному Регламенту. Но под сии правила далеко не подходит случай, представляемый из Смоленска. Там дело идет о безопасности священной Особы Царя, Церкви и Государства, а здесь о частном преступлении частного лица. Там о таинстве покаяния несовершившемся по причине неоставления злого намерения, здесь о покаянии совершившемся. 2) Допрошение священника требуется напрасно. Положим, что Львов на исповеди признался, что один совершил убийство и что другой подсудимый, Долотовский, невинен. Как правила исповеди повелевают, чтобы кающийся исправил, если можно, зло, которое сделал или которое, по вине его, может сделаться, то в сем случае священник обязан не давать Львову разрешения, доколе он при свидетелях не объявит, что Долотовский за него страждет безвинно. Таким образом, суд без нарушения тайны исповеди узнал бы то, что ему нужно. 3) Исполнить требование суда было бы сколь противно правилам церковным, столь же вредно для подсудимых и для суда. По наблюдению за содержимыми в местах заключения известно, что они не во всем открываются духовнику, боясь обнаружения их дел, если не довольно в нем уверены, и что исповедь их становится более полною и чистою, когда о духовнике между заключенными, по опытам, составилось мнение о нерушимости чрез него тайны исповеди. Итак, если допустить, что духовник может быть спрошен судом об открытом ему на исповеди, то нельзя не опасаться, что сие не скроется от подсудимых, что они будут скрывать свои преступления от духовника, ко вреду и погибели душ их, а суд из ложной исповеди будет выводить ложные заключения» (Мнения. 1905. С. 149).