Читаем Личные истины полностью

При всей внешней силе материализма, он не может сделать так, чтобы люди рождались совсем без души. Поэтому единственными его орудиями могут быть удушение духовной жизни, низведение во тьму, растление – словом, сугубо отрицательные воздействия. Творчески материализм бессилен. Ему нечего предложить пробужденной душе; в его силах только препятствовать пробуждению. Это утешительное соображение, несмотря на всю внешнюю силу современной безбожно-бесчеловечной веры. Она в силах заставить душу не спрашивать, но ей нечего ответить душе, которая уже научилась задавать вопросы. Гедонизм и материальное благополучие – сильные помощники материализма, они, собственно говоря, и создают его обаяние. «Глядите, – говорит он, – сколько удовольствий я принес человеку!» Однако это обаяние недолговременно. Сытость – не ответ на вопрошания души, и я думаю, что рано или поздно материалистическая религия рухнет по причине пробуждения душевной жизни

. Правда, вероятно и то, что это пробуждение наступит тогда, когда приносимые наукой блага начнут иссякать. Ведь усыпить массы нетрудно, и «всеобщее благосостояние» отлично справляется с этой задачей…

***

Рядом с метафизическими поползновениями современной науки старый позитивизм выглядит образцом умственной честности. Ограничиваясь опытным познанием, он воздерживался от суждений о сверхопытных вещах и не уподоблялся фокуснику, который из пустой шляпы вынимает кролика – а именно это делает современная наука, провозглашающая, что, например, «путем углубленного изучения механизма наследственности она установила отсутствие Бога, души и смысла жизни». Подмена здесь просто кричащая – из опытных данных выводятся сверхопытные, метафизические положения, но умеющих логически мыслить, благодаря новейшему «высшему образованию», осталось так мало, что почти никто не замечает этой подмены. «Дважды два четыре, следовательно, земля круглая». Такая и еще бо́льшая нелепость говорится вслух и не встречает себе противодействия. Будем же учиться мыслить, даже если наших мыслей и не одобрит наука.

***

В наши дни, как и при конце древнего мира, ум и мудрость разделились, даже и до вражды. Ум говорит, что для мудрости нет больше места в мире; мудрость видит в «уме» своего времени безумие. Всё это уже было. Был сухой и надменный ум, весь отдавшийся поискам еще большей власти и славы, и было безумие проповеди, которая навеки поставила всякую власть и славу под сомнение. Думаю, едва ли не главная причина богоборческого движения наших дней – это возрожденная жажда власти и славы превыше всего и любой ценой

. Ум горд, мудрость смиренна. Философствовать «с точки зрения разума» значит быть в высшей степени надменным. «Об истинности атеизма, – говорят теперь, – свидетельствует могущество, которое он принес человечеству». Какое уже тут смирение! Однако в области мышления имеют значение не только чисто логические категории, но и, если так можно сказать, человеческие. Гордыня ведет к падению не только царей, но и философов, и целые эпохи мысли. Но признать это, начать мыслить в понятиях «гордости», «смирения» и им подобных – значит проститься с сухим и односторонним взглядом «с точки зрения чистого разума». В самом деле, разум
и гордость в новейшее время – понятие трудноразделимые. Если бы еще к суждениям «с точки зрения разума» присоединялись слова «возможно», «можно предположить, что»! Но то-то и вызывает наибольшее подозрение, что сомнение, этот знак умственной добросовестности, не свойственно многим, слишком многим из тех, кто говорит от имени разума. Они не рассуждают, они повелевают. Такая самоуверенность не просто философски подозрительна, она наказуема, и у нас будет случай в этом убедиться.

***

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука