Личные истины

У эпохи, много говорящей о бессмысленности мира, следовало бы спросить: «Всё бессмысленно – или это у нас нет вкуса к смыслу?» А раз нет вкуса, нет и желания искать. Эпоха ценит труд, но лишь постольку, поскольку он дает благополучие. Силы целых поколений, отвлеченных от внутреннего труда, уходят на другое

. Это не вопросы духа «потеряли свою ценность для масс», как принято говорить; это массы предельно отвлечены второстепенными делами от вопросов духа. Нетрудно доказать, что погоня за внешними благами бессмысленна, т. к. никому еще не помешала умереть. Всё величественное и богатое развитие, называемое прогрессом, сводится, таким образом, к тому, чтобы приятнее провести время. Гора родила мышь! Вначале, впрочем, говорили еще о счастье человечества; в дальнейшем ограничились упованиями земного благополучия, что совсем не то же. Если такие поэтические и наивные души, как Герцен, могли думать, что накормить человечество и выучить его грамоте (отняв у него, притом, религию и совесть) значит решительно его облагодетельствовать… то у нас нет возможности быть столь наивными. Мы видим, что сытость и грамотность сами по себе ничто

, никакому злу не мешают и никакому добру не способствуют. Уменьшение числа страданий, напротив, сопровождается, по какой-то дьявольской арифметике, ростом готовности это страдание причинять. Поколения не знавших боли наиболее готовы причинять ее ближнему… У Достоевского, при всей его прозорливости, появлялись иногда подозрения, что наука всё-таки способа выполнить свои обещания и дать человечеству счастье без Бога, души и культуры. Истекшие сто лет прояснили дело. В отличие от Достоевского мы твердо знаем, что эти обещания были ложью, или, по меньшей мере, заблуждением. Бездумное благополучие, о котором мечтали, создает новые, неслыханные нравственные трудности, для разрешения которых, однако, у эпохи нет средств. Одинокая личность, привыкшая искать меру всему в своих желаниях, оказалась неспособна к оценкам в области нравственного, даже больше – веруя в то, что частное и временное благополучие есть высшая ценность, не может иметь понятия о ценностях вообще.

***

Я уже говорил, что за покорением природы скрывалось покорение человека. Пределы нравственной независимости личности в последнее время страшно сократились. Душу как будто подкупали всё большей властью над мертвыми вещами, только бы она не думала о себе, и достигли цели: она потеряла внутреннюю опору, сорвалась с якоря и мечется по волнам, трудом и развлечениями стараясь развеять скуку. Настало поколение, которому отчаянно хочется уйти из оболганной, опошленной действительности в иной, более действительный

мир. Как никогда теперь любят сказки, которые говорят о том, что случилось не здесь и не сейчас

. Сначала при помощи «реализма» внушили массам, что только грязное и отвратительное – действительно; теперь массы шарахаются от серого, отвратительного мира без Бога, правды и красоты к миру сказок, в котором правда и красота еще могут являться. Жизнь всё сильнее разделяется на истинную и воображаемую, и чем непригляднее истинная, тем более красива придуманная. Следствием этого будет неспособность действовать при болезненно развитой способности мечтать. Я предсказываю, что чем дальше, тем больше массами в странах, до конца освобожденных от христианства (с его верой в правду и красоту в этом мире), будет овладевать мечтательность и склонность к фантазиям и снам. Можно представить себе и такой «рай на земле», в котором нравственный упадок будет сочетаться с техническим как бы всемогуществом, политической подчиненностью при видимости абсолютной свободы – и материалистическими грезами о прекрасных, но несуществующих мирах. Думаю, однако, что такой порядок будет недолог.

***

В наше время много восхищаются человеческим мозгом, а следовало бы – духом. Ведь у нейронов нет мнений, а у нас они есть, и здесь тайна. Мозг – только инструмент духа, такой же, как и все другие, только врожденный, а не приобретенный. Познание его работы не приближает еще к познанию человека. Человек – нечто большее, чем его тело, а эпоха в это не верит, и обращается с телом так, как если бы оно было всем человеком – холит и защищает, в том числе и от духа, в котором видит угрозу.