После освобождения от монголо-татарской зависимости и обретения государственности страна вновь воссоздавалась и росла на многонациональной основе. При этом административное деление по национальному признаку было редким исключением (до прихода к власти большевиков). Причиной этому был принцип равенства всех подданных перед престолом вне зависимости от этнической и религиозной принадлежности. Да и невозможно было выстраивать административное деление по национальному признаку: до нового времени в принципе отсутствовала национальная идентичность. Соединялись не этносы, а многонациональные княжества, царства, ханства, которые сами не имели этнического названия, – Казань, Астрахань, Сибирь, Урянхай, Бухара, Хива. Даже Польша означала местность, а не национальность.
«Специфика российской территориальной экспансии определялась тем, что она не сопровождалась уничтожением этносов или культур, превращением новых подданных в рабов. Система управления нерусскими областями отличалась сочетанием максимально допустимого сохранения местных особенностей и жизненных устоев, невмешательства чиновников в сферы, регулируемые традицией и обычаями. При российской примирительной внутренней политике присоединенные народы занимали свое органичное место в едином государстве, сохраняли свое физическое бытие, природное окружение, религию, культуру, самобытность».
Для всех жителей существовала общая правовая среда, которая если и отличалась для отдельных территорий и народов, то только в лучшую сторону. Полностью отсутствовала система национального господства со стороны «имперской нации». Русские не располагали бо́льшими правами, свободами или доходами, чем представители других этносов (за исключением, пожалуй, лишь «черты оседлости» для евреев). Но несли на себе основное бремя затрат, усилий и жертв ради сохранения и укрепления державы. Именно на русских распространялись самые тяжелые повинности и формы дискриминации – от крепостного права и рекрутчины до репрессий и отсутствия этнической государственности.
«В чем другом, только не в самообожании можно упрекать русских людей, умеющих уживаться и даже сливаться со всякими другими… Законную степень народной гордости, составляющую принадлежность любви к отечеству, должно глубоко отличать от кичливого самообожания; одно есть добродетель, а другое – порок, или зло, задерживающее движение прогресса, требующего, по моему крайнему разумению, прежде всего признания принципиального равенства народов, без которого немыслимо правильное приближение к идеальному сочетанию личных «свободы, равенства и братства»… Такова уж наша покладистая природа, не терпящая похвальбы самообожания и рвущаяся обнять весь мир».