Линкольн, Ленин, Франко: гражданские войны в зеркале истории

Движение к примирению бывших врагов стимулировалось отсутствием в националистической Испании партийных догм. Ведь, как показано выше, Национальное движение не обладало чем-либо похожим на монопольное положение в политической и духовной жизни страны. А у каудильо-генералиссимуса с возрастом обнаруживалось все больше качеств администратора, а не только вождя «крестового похода».

Новые значительные шаги к политической терпимости были сделаны диктатурой на отрезке времени между двадцатой и тридцатой годовщинами победоносного завершения «крестового похода» (1959–1969 годы).

В 1959 году националисты освятили и торжественно открыли гигантский военный мемориал – Долину павших. (Он включает в себя исполинский каменный крест 100‑метровой высоты, мавзолей, монастырь и военное кладбище.) Мемориал расположен среди Гвадаррамских гор, близ ущелья Ла-Гранха. Тут в июне 1937 года разыгралось одно из многочисленных «ничейных» сражений Гражданской войны, не принесшее победы ни одной из сторон[252]. По распоряжению правительства в долине было перезахоронено около 30 000 погибших на разных фронтах воинов обеих сторон. Сюда же перевезли прах Примо де Риверы.

В открытии Долины павших и в ее целевом статусе ощущалось изменение политического климата в стране. Мемориал, который восемнадцатью годами ранее планировали возвести исключительно в честь погибших националистов, был закончен и освящен уже в качестве памятника всем принявшим смерть на фронтах Гражданской войны. Официально было признано наконец, что «все они были испанцами»[253]

. День освящения Долины павших власти провозгласили «Днем примирения». Правда, его разрешили отметить только один раз и не внесли в перечни государственных праздников.

Другими словами, через два десятилетия после победы диктатура, не прощая живых противников, простила мертвых побежденных. Подпольщики – анархисты и коммунисты называли этот феномен «замогильным миром» и «миром могил в королевстве без короля». Но при взгляде из нашего времени видно, что прощение погибших породило в перспективе положительные нравственные и политические плоды. Страсти 1930‑х годов (см. главы 1 и 2) остывали. Былая зоологическая и идеологическая ненависть к побежденным постепенно уходила из жизни страны.

К 1960‑м годам определилась и основная движущая сила общенационального примирения – католическое духовенство. Оно отказалось от былой непримиримости раньше, чем помещики или военные. Отошло оно и от догмата о неучастии в политической жизни.

После празднеств 1959 года, на которых престарелый епископ Бильбао, давний деятель диктатуры Пла-и-Даниэль, в очередной раз заявил о справедливости «крестового похода» и о необходимости его продолжения, из рядов испанского духовенства более не прозвучало подобных суждений. Современники отметили, что ни один испанский приходский священник не сделал тогда пересказ речи епископа темой своей проповеди. Значительную роль в происходившем сыграла позиция широко мыслившего римского папы Иоанна XXIII (1958–1963 годы), неустанно призывавшего католиков и безбожников, включая марксистов, к диалогу и компромиссу. Между тем вестник Папского престола «Оссерваторе романо» свободно распространялся в националистической Испании. Он даже входил в круг обязательного чтения священников.

В высшей мере показательными стали политические дебаты во время церковного собора 1965 года в Сарагоссе – городе, который в годы войны выдержал 18‑месячную республиканскую осаду и налеты республиканской авиации. В ходе работы собора значительная группа священников вынесла на голосование резолюцию: «Испанская церковь со склоненной головой скорбит, что она во время «крестового похода» не пыталась примирить враждовавших». Резолюция не получила требуемых уставом собора двух третей голосов. Но за нее проголосовала добрая половина присутствующих. Между тем во время Гражданской войны или в 1940‑х годах никто не осмелился бы поставить подобной резолюции на обсуждение, не то что на голосование.

Испанская церковь медленно, но неуклонно шла к покаянию. К ее чести, она начала покаяние с себя.

Настроения духовенства, издавна уважаемого в Испании и потому обычно защищенного от репрессий, беспрепятственно передавались растущей испанской буржуазии и возрождавшейся интеллигенции по каналам школьного и вузовского образования. Между тем влияние деловых кругов неуклонно росло ввиду все более глубокого втягивания открывшей границы Испании в международное разделение труда, которое позже получило название глобализации.