Литература как социальный институт: Сборник работ

После краткого периода надежд и эйфорий, обозначенного на рубеже 1980–1990‐х гг. публикационным бумом вычеркнутого и вытесненного прежде из публичного обсуждения, наступил паралич интеллектуального смыслопроизводства, выдвижения актуальных проблем, разработки новых возможностей понимания. Это связано с невключенностью (по преимуществу для преобладающего большинства интеллектуалов) в актуальную реальность, незаинтересованностью в реальном опыте – актуальном, историческом, новом – и в его анализе. Интеллектуальное сообщество не находится сейчас там, где производится настоящее, где отмечается, ценностно акцентируется современность. А это, в свою очередь, связано с двумя устойчивыми моментами, которые характеризуют положение, ориентации, мотивы и поведение интеллектуального сообщества в России.

Один из них – блокировка, т. е. стерилизация и вытеснение, деятельной, заинтересованной и ответственной субъективности.

Перед нами опять различные формы ее редукции, вытеснения, и прежде всего с помощью механизмов символической демаркации и дистанцирования, двойного сознания и пародийного удвоения теперь уже самих этих механизмов вытеснения и переноса («кавычки», см. ниже). Второй общий, внепсихологический момент – примитивность социального воображения: упрощение, снижение, диффамация образов Другого, можно сказать, равнодушие и даже отвращение к Другому. При отсутствии или неразвитости подобных позитивных образов в современной российской культуре мы находим на их месте по преимуществу негативные следы вытесненных образов – невротические страхи, фантомные боли и т. п. феномены. В общем смысле их можно объединить в комплекс «страха вторжения», «страха заражения», «страха зависимости». Символическим барьером и заслоном на возможном, но нежелательном пути этих страхов «назад», возвращения их в ясное поле сознания выступает зримая граница между «мы » и «они» – помпезная героика памятников или навязчивая утрированность карикатур.

Проблема состоит в бедности и постоянном обеднении коммуникативных (апеллятивных) структур в литературе и культуре, отсутствии их исследований и слабости самой этой проблематики в отечественной гуманитарии. Фактически Другой в культуре и интеллектуальной жизни в советской России 1970–1980‐х гг. представлен исключительно кавычками (соц‐арт в живописи, Д. А. Пригов в словесности, исследование цитации в литературоведении). Кавычки здесь – знак границы, отделяющей «нас» от «них». А это значит, что центральной проблемой интеллектуального сообщества остается не самостоятельное смыслопроизводство, познание, производство новых смысловых перспектив, а прежде всего и исключительно задача символической идентификации, проблема демаркации – редукция субъективности и упрощение образов Другого, принятие этой всеобщей и наиболее примитивной формы действия и самоопределения (фактически – советского двойного сознания, но еще раз удвоенного кавычками)[456].