Если говорить о так или иначе установившемся, общепринятом понимании словесности, ее настоящего и прошлого (впрочем, примерно та же ситуация и с другими родами искусств), то самым общим понятием о ее истории в советских и постсоветских концепциях литературы выступает «литературный процесс», «литературное развитие»[448]
. Первостепенной методологической задачей мыслится периодизация этого процесса, «звеном» которого выступает произведение. Среди условно хронологических отрезков по протяженности (важности) выделяются «стадии» или «эпохи», «периоды», «века», наконец – «поколения»[449]. Поскольку в основу литературного развития кладется исключительно представление о «традиции» (нормативной схеме апелляции к предшественникам), «каноне», то в качестве подобных «стадий» фиксируются хронологические отрезки, характеризующиеся относительной устойчивостью содержательного набора тех или иных традиций (художественные общности или системы – классицизм, барокко, реализм и проч.) либо же (применительно к «наибольшим» отрезкам) самим отношением к традиции: так, выделяются эпохи «дорефлексивного традиционализма» (или «художественного синкретизма»), «рефлексивного традиционализма»[450]. В качестве производного, вторичного момента учитываются отклонения от традиции, ее нарушения или демонстративный отказ от нее, в которых, собственно, и усматривается изменение. В более продуманном и операционализированном виде – у опоязовцев и аналитиков их исследовательского аппарата – выделяются постепенные, частичные (эволюционные, на уровне «приема») изменения и радикальные (революционные, тотальные – например, жанровые) трансформации[451]. Основной и, сразу скажем, не решаемой филологами проблемой при этом становится выделение предметной единицы, «клеточки» анализа: кто, исходя из каких мотивов выступает источником перемен и что, в каком отношении и для кого при этом меняется, наконец, что и для кого эти перемены значат?Отечественное литературоведение, как и другие гуманитарные дисциплины, последовательно исключает из своей работы проблематику субъекта и субъективности, кроме сверхфигур гениев, именами которых и шифруются литературные (культурные, идейные) эпохи либо периоды (интервалы «изменений» в литературе). Олицетворением традиций и вместе с тем внутренним источником изменений для истории литературы и теорий исторической поэтики выступает «литературное (художественное) взаимодействие», понимаемое как реальные или воображаемые отношения гениев нации, литературные связи (к примеру, Пушкин и Байрон), соотнесенность их произведений, поэтик и т. д., а пространством, полем, «руслом» традиции и ее изменений – «литературное (художественное) направление». Параллельно генезису художественных направлений, стилей и т. п. вычленяется план генезиса отдельного произведения – «творческая история» в различных ее вариантах (Н. К. Пиксанов, Д. Благой) от замысла через черновики к тексту. Проблема единиц анализа, начиная с «автора» и «текста», проблематичность факторов изменения, включая методологические апории и тупики исследователя, полностью сохраняются и на этом последнем уровне работы[452]
.Таков в целом набор самых общих понятий для описания литературного процесса, жизни произведений в движении эпох и т. д. Поскольку советское, а во многом и рутинное постсоветское литературоведение – деятельность, по определению идеологически заданная, в отношении же инструментов познания неизбежно эпигонская и эклектичная, то приведенный набор понятий время от времени пополняют единичными заимствованиями из редких попыток теоретизировать подход к исследованию литературы и культуры (так в учебники по истории и теории литературы, в хрестоматии, энциклопедии и словари входят «литературная эволюция» Тынянова, «полифония» или «хронотоп» Бахтина). Либо же общепринятый репертуар подходов и концепций разбавляют обращениями литературоведа к «литературному обществу», «читателю» (образу читателя в произведении), «художественному открытию» (и, напротив, «канону»), «забытым произведениям» (или авторам), «переходной эпохе» и др. Эти концептуальные вкрапления, в которых ищутся причинные факторы процесса либо концептуальные связки для сведения разрозненного материала, обозначают внутренние затруднения и объяснительные дефициты исследователей – как историков, так и теоретиков.