Литература как социальный институт: Сборник работ

Однако выраженная в такой негативной форме, эта посылка еще ничего не говорила о том, кто является носителем норм литературной культуры (вкусов, оценок, ресурсов понимания и, соответственно, техники интерпретации текста, биографии писателя), кто устанавливает формы и правила признания автора или текста, кто создает его репутацию. Применительно к истории литературы этот вопрос должен был быть раскрыт как последовательные коллизии (и последующие вытеснения устаревающих и побежденных) разных значений литературы, норм литературной культуры – разных пониманий героя, языка, сюжетов – короче, совокупности литературных приемов, являющихся достоянием и средствами самоидентификации различных участников литературного процесса. Яусс допускает существенную с точки зрения социологии литературы неточность, полагая, что именно или только публика, читатели являются хранителем стандартов литературной культуры, поскольку они либо признают произведение ценным и значимым, либо нет, выступая для данной эпохи фактором рутинизации (только на фоне общепринятых стандартов литературной техники и интерпретации возможно движение остранения), – без них невозможно говорить об инновации автора или о появлении нового течения, реальных читательских групп, определяющих условия или характер признания нового литературного приема, языковых конструкций и т. п., что, собственно, и знаменует сдвиг в литературной системе, момент литературной динамики. Для постулатов рецептивной эстетики не так уж важно, кто был тем читателем, который создал успех произведению, т. е. чья «рецепция» художественного текста положила начало его литературной жизни и судьбе, – был ли он критиком, меценатом или профаном, т. е. какова была его роль в институциональной системе данной литературы. Но для историка литературы, как и для социолога, это обстоятельство должно быть определяющим. С точки зрения социолога литературы, следует говорить не только о разных группах читателей

(дифференцированных в соответствии с типом литературной культуры), интегрированных механизмами передачи литературных образцов от наиболее авторитетных, в том или ином плане, к вторичным и проч., зависимым от них, но и о других функциональных подсистемах института литературы

, в рамках которых действующие лица и исполнители (правильнее – функциональные роли, акторы) в свою очередь являются носителями или даже хранителями разновременных и разнотипных пластов литературной культуры, канонов интерпретации, стандартов конструктивных приемов литературы, литературных вкусов.

Но об этом ниже. Здесь же отметим лишь одно принципиальное обстоятельство, касающееся изменения антропологических характеристик исследовательской деятельности. Дифференцированность точек зрения на предмет изучения как характеристика конституции предмета изучения

меняет представление о самом исследователе и адресате его деятельности, вводя в процесс исследования иные антропологические основания и модели – новые критерии адекватности и результативности производимой интерпретации. Это означает, что выдвигаются требования экспликации оснований отбора материала, обоснование выбора той, а не иной процедуры интерпретации, разведение языка описания и языка объяснения, указание на характер исследовательского интереса к проблеме и т. п. Признание этого факта означает принципиальное равноправие филолога и читателя-непрофессионала, но не их равенство. Другими словами, филолог в подобной ситуации уже не может просто так встать в авторитетную позицию[464]

. Он должен, если претендует на нее, обосновать ее значимость и добиться ее признания в каком-то социально-ролевом качестве. Прежняя позиция авторитетного гелертера, соединяющего в себе авторитет специалиста и носителя вкуса (на основе знания классики как выражения духа национальной культуры), обладателя высокого статуса в социальной системе образования, организации литературы и проч., т. е. того символического капитала, которым отличалась «буржуазия образования» в XIX в., сегодня безнадежно утрачена.

Новая ситуация воспроизводит новые отношения и в рамках сообщества образованных, и внутри научного сообщества: это отношения равнозначных в культурном и ценностном плане субъектов действия (автономных и культурно дееспособных). Здесь нет иного основания для авторитета, кроме признанной корректности и результативности профессионально произведенных исследований. Само по себе знание бесчисленных литературных текстов и их взаимосвязей не представляется в сообществе этого типа достаточно ценным. Более важными, решающими становятся формальные процедуры проверки и доказательности проведенных интерпретаций. А это значит, что структура сообщества перестала носить закрытый и иерархический характер. Культура в науке утратила свою практическую роль (в немецком словоупотреблении «практический» – в значении, близком к «практическому разуму», культуре как идеологии).