Время пронеслось мимо Даши, словно сорока — обворовав и каркая. Вот, например, сегодня: как день прошел, куда сбежали утренние часы, дневные, вечерние? Положим, с утренними еще понятно — проснулась поздно (страшный ужас ночью), потом валялась в кровати… До двенадцати? До часу? Но это часы утренние. А что делать с обедом, полдником, ужином? «Сейчас как восстановлю хронологию событий!» — подумала Даша и перевернулась на другой бок. Все вокруг чернело: в окне чернела гуща Тимирязевского леса, на столике — заколка с отбитым ребром, а в глазах у Даши — напряженнейшая мысль. «Днем я… — она почесала левую ногу. — Днем я совершенно точно…» Но что такое «точно», «совершенно», «днем», в конце концов? Внимательно об этом размышляя, Даша легла на спину. Потолок ее комнаты мерцал. «Записывала песню! — осенило Дашу. — В студии! С трубой и синкопой». Даше очень нравилось слово «синкопа». Она узнала его в пятницу и с того дня не проходило и минуты, чтобы она не повертела «синкопу» на языке. Вот как она это делала:
Это заняло Дашу и сейчас. Она проверила телефон и, чтобы не залипнуть в нем надолго, залипла в окно. «А вечером? — спросила она себя. — Вечером были гости. Семь человек. Маша, Ульяна, Полина Беленькая, Витя с Мишей и Лиза… Раз, два, три, четыре, пять, шесть… Не сходится. Кого забыла?» Она огляделась в поисках улик. «Коля был!» — поняла Даша и широко улыбнулась. Этой привилегии — широко улыбаться — она отдавалась так же страстно, как и синкопированию; зуб мудрости удалили второго октября, сегодня двенадцатое — шок прошел, а удовольствие осталось. «А почему гости? А гости потому, что уезжаю» — и на этой мысли Даша решила больше не думать, а попробовать заснуть.
Глава 2
Сколько Даше лет?
Это очень замечательный вопрос. Действительно, сколько? А главное, как к нему подступиться? Не спросишь же напрямую, не подойдешь на улице: «Даша, сколько тебе лет?» Какой-нибудь умник может на это возразить: «Так у нее же на лице написано!» Хочется узнать у этого умника: «Что именно написано? На каком языке?» Или не бывает так, что дама, встреченная случайно в магазине, выглядит лет на двадцать, ну от силы на двадцать пять? А ей тем временем в два раза больше. Конечно, бывает. Чаще, правда, бывает наоборот. В этой проблеме (если глядеть без предрассудков) целый кладезь закавык: макияж, манера держаться, идет ли дама одна или об руку с кавалером, имеет ли при себе сумочку, собачку, чемодан, не дай бог музыкальный инструмент. Все это закавыки косвенные, но никак не ерундовые; современному джентльмену просто необходимо их иметь в виду, ежели он не собирается позориться, подходя к Даше на улице и спрашивая: «Даша, сколько тебе лет?»
Пять лет назад, однако, ей было пятнадцать.
В пятнадцать Даша была совсем другой девочкой. Например, страшно любила шоколад. Но запрещала себе его покупать из-за калорийности. Или вот: в пятнадцать Даша хотела стать поэтом… Что еще? Уйма всякого! Но, как доказал писатель Лев Толстой, даже самую большую уйму можно упихнуть в одно предложение, одно-единственное: в пятнадцать у Даши была больше щель между зубов (у Даши есть щель между зубов), она начала курить (о господи! Даша курит!) и курила всякий ужас, обожала ездить на метро, носила очки (без очков себе не нравилась), часто плакала, редко танцевала, только начинала петь. Еще с Витей встречалась. Тьфу! Не вышло одно предложение. Два вышло! А может, и ну его? Зачем вообще человеку эта треклятая завершенность, желание решительно все втиснуть, впихнуть? Впрочем, это уже философский вопрос. А интересно ведь про Витю, правда? Вот вам и про Витю:
Глава 3
Про Витю
Витя был чудесный мальчик. Умный, красивый и — самое главное! — поэт. Как всякий поэт, Витя без конца влюблялся. И каждой девочке, в которую влюблялся, посвящал по одному стихотворению. Например, девочке Ане он подарил элегию «Зеленые», вдохновленную цветом ее глаз. Начиналась она так:
Другой девочке, Маше (с ней Витя трудно расставался), он посвятил поэму, написанную четырехстопным хореем, «Карие». Ею он очень-очень гордился. Даже больше, чем предыдущей.
Витя был на год старше Даши и страшно ее интриговал. Целых шестнадцать лет! Руки у него были тонкие, плечи широкие, а нос — с горбинкой. Мечта!