– Ах-ха-ха, Стас у нас против секса до свадьбы, да, – Макс трётся губами об моё лицо, кусает меня за ухо. Я перетягиваю матрац так, чтобы он ложился на стык двух рам – таких железных и холодных – и лежу рядом. Тоже неудобно. Ничего, потерплю. Главное – рядом, прижимая его к себе. Я бы пролежал так всю ночь.
Ебучие старые кровати скрипят, как проклятые, мне приходится вытаскивать Макса из-под одеяла и прижимать к стене.
– Холодно…
– Сейчас согрею, потерпи…
Пол холодный и всегда грязный, поэтому носки мы не снимаем. Макс смеётся и ругается, но ночью я запрещаю ему их снимать. Заболеет потом.
– Да где эта хуйня…
Это какой-то крем или мазь, я не знаю, для чего это, знаю только запах. Откручиваю тюбик, на ощупь выдавливаю, не закручивая, бросаю на пол. Растираю эту дрянь по своему члену, потом ладонь проникает Максу между ног. Он вздрагивает, я чувствую в темноте его позу – рукой упирается в стену, лбом – в руку.
– Плотнее ноги сдвинь… Вот так. Да…
Я прижимаю его к себе, чтобы он не касался холодной стены, надрачиваю ему и двигаюсь сам. Макс вздыхает, тихо стонет – тихо, чтоб не услышали в коридоре, чтоб ничего не подумали, чтоб не трепались. Я двигаюсь, кусая губы, и кусаю Макса, мне слишком хорошо, чтобы думать о чём-то.
– Подожди, вот так… – прохладная рука ложится на мой кулак, поправляет, задаёт темп. Это скользко и грязно, и охуенно приятно, и в конце я только выдыхаю, вжимаясь в Макса и сжимая зубы, чтобы молчать, чтобы не стонать, не кричать, не говорить ему всё то, что чувствую.
– Стас, Стас, ну же, ну быстрее, вот, ааа… – Макс дёргается, вцепляясь мне в руку, и почти падает, и я придерживаю его, прижимаю к себе. Мы стоим, измазанные кремом и друг другом. И холодный пол, и холодная стена – всё это появляется потом, а сначала есть только я и он.
– Где, блядь, то полотенце?
Мы пытались делать это на кровати, но это очень неудобно и скрипят они на весь интернат. В кровать мы возвращаемся потом, я грею Макса об себя.
– Стас, я по-нормальному хочу!
– Дебил! Тебе больно будет.
– Ну и что? Я всё равно хочу, ты же тоже хочешь!
– Зачем? Так тоже хорошо.
– Я тебя не понимаю…
Да, хорошо, это всё – хорошо: и сидеть, и лежать рядом, и шептаться, и заниматься этим, блядь, петтингом.
А потом я встаю и ухожу. Я не могу остаться с Максом. Кто-нибудь точно заметит. И где шанс, что заметивший не будет полностью безмозглым мудаком, чтоб не пойти и не распиздеть об этом всем окружающим? У нас тут сложно что-то сохранить в тайне. Даже про мою, типа, импотенцию и то слухи ходят, хоть я и работал над этим.
Я ухожу по карнизу. К этому времени уже все спят, только фонари на территории интерната горят желтым. Я иду и курю, стараясь не докуривать до конца – решил бросить. Тушу сигарету о чью-нибудь раму – слои краски и инея не дают ей загореться. Весь мир тих, морозен, на вкус – как холодная монета под языком. Над головой – звёзды. Как будто шторку кто-то сигаретой потыкал, а за ней – светло. Я чувствую запах – свой и Макса – в холодном воздухе. Я перестал протираться этими уродскими салфетками. От них толку нихуя.
Игорь открывает мне окно, молчит. Правильно молчит. Я раздеваюсь и забираюсь под одеяло с головой и запах накрывает меня, как то одеяло. И я тут один, на своей кровати, которая так не скрипит и немножко длиннее, и всё-таки – не совсем.
Я ебучий извращенец, я лежу под одеялом, вдыхаю запах его спермы, пота, крема, перемешанного с моими запахами, и представляю, что Макс лежит рядом со мной. И с этой мыслью засыпаю.
И так – каждую ночь.
А днём время было не удержать. Я видел его каждую минуту.
456 часов… 455 часов… Быстро меняющиеся цифры.
Один раз мы заперли все кабинки в туалете изнутри. Просто так, ради прикола. Я держал окно, чтоб, если что, свинтить, Вовчик стоял на стрёме, а Макс перелезал из щели в щель между потолком и гипсокартонными перегородками. Ловко он, подо мной бы они точно рухнули.
Это была, кстати, его идея, так же, как набрать всякой обуви с высоким голенищем – сапог, берцев – и поставить, чтоб снизу казалось, что кто-то там есть. Получилось забавно. Ещё забавнее, когда там кого-то послали отпирать, а он башкой двинулся об унитаз. Ну ещё бы, не всем же быть такими сильными и ловкими, как Макс. «Упс, нехорошо вышло, – сказал Макс, когда услышал. – Но, блин, как же меня тут все достали, так и хочется сделать что-нибудь хорошее для человечества»!
Спирит привёз, оказывается, Максу какой-то диск с вирусом. И пока мы там отвлекали директора, Макс убил его комп. И выпивку из бара спиздил, засунув в пакет и на верёвке спустив из окна. Директор возвращается, а всё – как было, Макс на телефоне, типа, разговаривает. А когда Таракан влючит комп, тот через сутки звезданётся и всё, что там было, нахуй, удалится. Как это работает, Макс объяснить не смог, но это круто. И на него не подумают.