Любовь без поцелуев (СИ)

– Никому нельзя знать, понимаешь, никому! Про что ты думаешь, чего ты хочешь, что делаешь! Они недостойны, слышишь меня! Да, бля, нахуй их всех! Ты, я – мы не они, понимаешь, о чём я? Нам нельзя… Нельзя, понимаешь, Макс! Ты меня слышишь, сволочь ты! Нихуя ты не сечёшь и знаешь, почему? – Я неловко поставил чашечку и она улетела под кровать, потом сгрёб его, прижал к себе, заглянул в его дурные, пьяные, сейчас совсем зелёные глаза. – Да потому, что ты мажор! Ты – ёбаный мажор! У тебя денег дохуя и ты думаешь, что так по жизни будет! А вот неет, хуюшки! Всё, что угодно, может случиться! Хуяк – в стране другой порядок! Хуяк – война! Хуяк – и нас завоевали инопланетяне! И знаешь, что важно? Важно всегда быть сильным, самым сильным. Потому что, иначе, тебя выебут, в грязь втопчут и там оставят. И никуда ты от этого не денешься – ни в Англию в свою, никуда. Жизнь – такая сука, Макс, такая блядь…

Кукольную кружечку я не нашёл и поэтому пил прямо из бутылки, а Макс себе всё наливал, правда, всё больше разливая. А потом ему приспичило петь и он сначала тоже изображал невидимую гитару:

«Наливай да пей,

Да за веру в людей,

За предательства яд,

И все пороки подряд.

За убийц и лжецов,

За отступивших творцов,

И за то, чтоб врагов

Мы узнавали в лицо»…

Песня была длинная, Макс в ней всё время путался. Потом, вообще, его подхватило, он вылез на улицу и начал орать на всю округу:

«Надо мною тишина,

Небо, полное дождя,

Дождь проходит сквозь меня,

Но боли больше нееет»…

– Дебил, а ну, обратно! – но Макс нихуя меня не слушал, погнал по карнизу в одной рубашке, а я за ним – вот, не дай бог, грохнется, да я же не переживу!

«И всё в бездну сорвалось,

Свободным стану яяяя!

От зла и от добраааа»!

И, нахуй, с козырька спрыгнул, а я за ним. Вот, бля, придурок, ёбанавт со стажем!

«Я свобоооден! Словно птица в небесах!

Я свобооооден!!! Я забыл, что значит страх»!

– Я заметил! – я ухватил его и сунул мордой в сугроб, пытаясь отрезвить. Ага, хуя там! Он опять вырвался и побежал, я за ним, сторож выбежал за нами, кто-то проснулся, окна позагорались, а Макс, хоть и в зюзю пьяный, ухитрялся ловко убегать, перепрыгивая через всё подряд, а я, тоже пьяный, должен был его ловить, да ещё и слушать его пение.

«Я свободен от любви,

От вражды и от молвы,

От предсказанной судьбы

И от земных оков»…

Но тут я, наконец-то, его поймал, опять искупал в сугробе. Ясен хуй, возвращаться пришлось через вход и ночного дежурного нахуй посылать, а потом этого придурка тащить в его комнату и кое-как спать укладывать. А он попросил меня не уходить. Но я, конечно, не мог остаться.

Ну, на утро хуёво было всем, а кому не было – тот завидовал. Вечеринка вышла знатная, кто-то немного подрался, кого-то выебали в туалете, игровую комнату засрали – как обычно, короче. Учителя потом, конечно, по мозгам поездили, но не сильно так, праздновать мы вправе, а дежурным мы налили немножко, чтоб не залупались. Народ с утра мутный сидел, блевать постоянно бегал. Я так ещё был ничего, а вот Макса колбасило не по-детски. Я только к обеду догнал, что он простыл. Ну, оно понятно, после того, как побегал и по сугробам повалялся!

– Свободен он! Как резинка на трусах! – материл я его в медпункте, пока ему температуру мерили и таблетки выдавали. Пришлось выяснять на кухне, кто из этих тупых дур варит варенье – и непременно чтобы малиновое. Обладатель серебряной гайки завалился ко мне и предложил банку калины на меду. Я-то хотел перстень Максу подарить, но сейчас важней было вылечить его, а то, если его сейчас в больницу увезут, это будет вообще не клёво. Это будет вообще…

Нам, ведь, чуть-чуть осталось.

Я кормил Макса этой дрянью, водил на каждой перемене пить горячий чай. И на второй день я пообещал, что завтра, если он, блядь, не выздоровеет, в целях профилактики он у меня съест луковицу целиком и горсть чеснока. И он выздоровел. Только тренироваться не ходил и носил чёрный свитер поверх рубашки – с такими длинными, узкими рукавами, которые натягивал до кончиков пальцев.

Игорь смотрел на меня, как на полностью ёбнутого, что было, в общем-то, справедливо. Я уже сам понимал, что меня унесло куда-то. Это – как когда мы в детстве с пацанами ходили в овраг кататься на горке. Сдвинулся немного – и всё, хуяк, летишь куда-то в самый низ и не затормозишь уже.

– Он же всё равно уедет, так какого хуя? – спросил меня Вовчик на тренировке.

– Пятнадцать… Шестнадцать.. В смысле? – я качал пресс, прижимая гантели к груди.

– Ну, он говорил, что в Англию… Ты же в Англию не собираешься?

– Нет, конечно. Чё пристал, не отвлекай…

Кубики пресса – не прыщи, сами не вылезут.

– Я это к тому, – продолжил Вовчик, когда мы закончили, – что он уедет, и ты ему нахуй не будешь нужен. Не, я всё понимаю – он молодец, что от директора тебя отмазал и всё такое. Но всё равно…

– Бля, не тупи, говори, как есть! – да, Макса нет и воды горячей – тоже. – Чего тебе неймётся?! По Танкисту заскучал?

– Да нет, нахуй Танкиста, я не про то. Я про то, что... – Вовчик стоял, колупал мыло. Потом махнул рукой. – А, знаешь, тебе видней. Тебе массаж сделать?