Макс поудобнее перехватил гитару, склонил голову и заиграл. Мелодия была какая-то знакомая, хотя я уверен – Рэй ничего такого никогда не играл, по МУЗ ТВ её не крутили, на дискотеках наших точно не ставили.
«Под небом голубым (кто–то фыркнул) есть город золотой
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе том сад, всё травы да цветы,
Гуляют там животные невиданной красы».
Голос у Макса потише, чем у Рэя, но я заслушался. И засмотрелся.
«Одно как жёлтый огнегривый лев,
Другое – вол, исполненный очей,
С ними золотой орёл небесный,
Чей так светел взор незабываемый».
О чём это? Я не понял, просто смотрел, как он наклоняется к гитаре, улыбается. Так же, как в спортзале, только по-другому – так это красиво. И поёт, как будто, не песню, а о чём-то рассказывает, о чём-то, никому не понятном.
«А в небе голубом горит одна звезда.
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит, тот любим.
Кто светел, тот и свят, – у него, вдруг, голос дрогнул, но он вздохнул и продолжил:
Пускай ведёт звезда тебя
Дорогой в дивный сад.
Тебя там встретит огнегривый лев
И синий вол, исполненный очей,
С ними золотой орёл небесный, – он поднял голову и посмотрел на меня:
Чей так светел взор незабываемый».
Нет, определённо, песня показалась мне знакомой даже. Что-то я такое где-то уже слышал, только не вспомню, где.
– Это чё, про голубых песня? – заржал кто-то. Ну да, только одно слово и услышали, дебилы.
– Нет. Это про рай. Про Новый Иерусалим, небесный город, в который такие, как мы, не попадаем.
А потом Рэй снова забрал гитару и играл какую-то хуйню про тюрьму – для пацанов и всякую хуйню про любовь – для девок, в которой, даже на мой слух и отсутствие вкуса, не было ни рифмы, ни смысла. Как тогда, давно, когда я сюда только приехал и Рэй таскался с гитарой в компании парней постарше, чтобы петь, а я, типа, с ним. Мы пили, ели, кто-то подпевал пьяными голосами:
«Дайте ходу пароходу,
Распустите паруса,
Дайте мальчику свободу
За красивые глаза».
– Вовч, за порядком смотри!
– Окей, так точно!
– Не так точно, а чтоб всё путём было. За старшего оставляю.
Я вышел в коридор, где было полутемно, только табличка «Вход» горела в конце. Макс стоял, прислонившись к стене, я видел его силуэт.
– Весёлый праздник, да? Рэй, вроде, доволен.
– Конечно, доволен! Ему похуй, что играть, он с самого процесса кайф ловит. Остальные тоже счастливы – жрачка, выпивка. Что ещё для счастья надо?
Отбой уже был, всех загнали по спальням. Только дежурные учителя иногда забегали сюда – посмотреть, не устроили ли празднующие старшеклассники погром.
– Пошли к тебе!
– Пошли.
– Чего загруженный такой?
– Ничего. «Город золотой» – одна из самых знаменитых песен в русском роке, это вообще… И всё, что могут сказать эти люди: «Это песня про голубых»? – Макс махнул рукой. – Знаешь, люди любят поговорить про то, что геи ненавидят и презирают обычных людей, но я вот сейчас их презираю, не как гей.
– Да уймись. Я, по жизни, их презираю – просто так.
Мы зашли к нему и Макс достал бутылку вискаря. И две…
– Чего? Ты совсем ёбнулся?
– Да ладно, прикольно же! – Макс разлил виски в две кукольные кружки размером, почти, как тот колпачок от пены, только с ручечками. Наверное, из игровой комнаты спёр. – Давай «безумное чаепитие» устроим!
– Какое, нахуй, чаепитие?
– Да, «Алису в Стране чудес» ты точно не читал! Ну давай, пожалуйста! Я их как увидел, так сразу захотел из них напиться!
– Ладно, хуй с тобой!
Мы сидели, пили виски из этих чашек, как дебилы. У Макса там ещё какая-то вкуснятина была припасена, мы её жрали. Вдвоём было лучше, чем там. Эти пусть радуются – я для них жратвы принёс, с дежурными учителями договорился.
– А мне понравилось, как ты пел. Я даже так не умею. Вообще никак не пою.
– Что, даже спьяну?
– В пьяном виде я либо буйный, либо очень тихий, но петь – никогда не пою.
– Мрак! А меня эту песню один нефор научил играть. Прикольный был парень, прикинь, путешествовал по России автостопом! Я его на Арбате подцепил, он неделю у Спирита жил. На первый взгляд – чмо помойное, но как отмылся и немного отъелся, так вполне годный парень оказался, и поебаться не дурак…
– Вот только не надо мне про своё пи… гомосяцкое прошлое рассказывать!
– Ну, а кто тебе, бля, ещё расскажет? Должен же у тебя какой-то опыт быть, хоть и в теории. Только не бей!
– Да ну тебя нах… – мне, от вискаря, стало тепло и спокойно, весело, язык развязался. Мы сидели, болтали, несли всякую чушь. Макс пил и пил, потом полез ко мне целоваться, потом снова предлагал «потрахаться уже по-нормальному, чё мы как восьмиклассники!», а я его отталкивал. Потом я ему загонял про то, о чём я думал последние дни: