Любовь без поцелуев (СИ)

Макс отсиживался в комнате, я занимался делами и ждал вечера. И дождался.

– Пошли смотреть шоу, – я вытащил его из комнаты после отбоя. Он опять был в этом своём свитере с узкими рукавами, казался совсем худым и бледным, с синяками под глазами.

В туалете уже были Банни, Вовчик и Рэй, Пашик – с парой каких-то типов из восьмого класса – и Дёмин (в воспитательных целях, как новоприбывший, мало ли, какие там у него раньше были порядки). И звезда вечера – Червяк, тот самый. Он стоял спиной к окну.

– Вот он, наш пострадавший, – я показал его Максу, – вот эта малолетняя шалаболка ходила и всем рассказывала, что ты над ней грязно надругался.

– Все знают, что он пидор! – Червяк, кажется, ещё себя и правым считал. – Его все ненавидят!

– Давай, ты, Вася… Тебя же Вася зовут?

– Егор, – подсказал Пашик.

– Да, Егор. Так вот, расскажи, Егор, как дело было. Не боись, – я ему улыбнулся, – бить не будем.

И все закивали, да, мол, не будем. Он говорить не хотел, только хамил. Пришлось напомнить, как взрослым надо отвечать. Как раз пригодился шокер. Он, правда, почти разрядился уже, но есть на теле такие места, куда много не надо.

Если бы с Максом что-нибудь… Если бы только… Я бы ему этот шокер в задницу загнал без вазелина!

Правда была малоинтересной и сопровождалась нытьём, соплями, слюнями, корявым матом и смешными угрозами. Кто-то, очевидно, Толик Евсеев, склонил этого дебила к сексу и перестарался. А тот, запалившись с этим делом то ли в душе, то ли в спальне, решил и на ёлку влезть и хуй не ободрать, и принялся рассказывать, что это его Макс так: «Этого пидора всё равно все ненавидят.» Придурок он – «дырявый» есть «дырявый», а кто уже чпокнул – дело пятое. И вот Азаев услышал эту пиздаболию и предложил «вступиться». Как интересно!

– Жаль, девочек бить нельзя. Даже за пиздёж. Смотрим внимательно, – это я кивнул Максу, который такого точно не видел, и Дёмину – не знаю, как там у них делали. У нас это называется «Пионерка на посту».

В рот мы ему запихали трусы – Леночкины – и перевязали бинтом. Одежду сняли, сверху нацепили застиранную комбинашку леопардовую, а поверх неё – огромный, спизженный у кого-то из обслуги бюзик, красный, с поролоном внутри. Но самое главное – правильно связать. Петлю внахлёст на шею, закрепить на запястьях за спиной и зацепить за батарею снизу, и за ручку на окне.. Если всё сделать правильно, в таком положении можно стоять только навытяжку, попробуешь сесть или просто ссутулиться – начнёт душить. Банни поверх повязки накрасила ему губы, нарумянила и подвела брови.

– Первый раз так стой, сучка. А на второй раз тебя законтачат и будешь с Леночкой вместе из одной миски жрать. Хотя, ты всё равно теперь девочка, так что – будь готов! – мне было совсем западло его касаться. – Вася Давалкин!

Он мотал башкой, из ноздри надувался сопливый пузырь. Я призадумался, стоит ли ставить его в ведро на тот случай, если ссать ему приспичит, вонища же будет завтра. Решил ограничиться тряпкой, подвинул ему под ноги.

Макс всё это время стоял молча, только смотрел.

– Ненавидят меня все, значит, да? – он подошёл к связанному чмошнику. – Ну, и за что, интересно? Что я тебе сделал? Сам виноват, что ты блядь такая. Если бы я тебя трахнул, ты бы за мной бегал и добавки бы просил, тварь ты убогая, только у меня бы на тебя не встало, у меня на таких убогих не стоит!

Плечо у него дёргалось, рукава он натянул до кончиков пальцев. Вид у него был не слишком радостный, почему-то.

– Долго он так будет стоять?

– До утра, конечно, как полагается.

– А сознание если потеряет?

– Да не должен, по идее. А если и потеряет, то не задохнётся до конца. Не думай про него, пошли.

Мы ушли в его комнату. Макс сидел, как замороженный, продолжая натягивать рукава до кончиков пальцев, и молчал.

– Ма-а-акс? Ну, Ма-а-а-кс? – я тихонько погладил его по плечу.

– Ну, что?! Меня все ненавидят?! А за что? Почему не Евсеев, почему не ты? Почему я?

– Потому, что он мудак! И получил за своё крысятничество. Ну всё, ну, перестань… Иди сюда.

Макс лежал, как мёртвый, уж я его и дёргал, и тормошил – бесполезно.

– Да хватит грузиться уже!

– Не ори на меня! Ты думаешь, я секс-машина, которой всё пофиг? Я, вообще-то, живой человек, если ты не заметил. И, представь, мне может быть херово. А если тебе не нравится – вали, я тебя не держу! – он отвернулся к стене.

А я лежал, обнимал его и злился. На себя, на других и на него тоже. И на весь этот дебильный мир. Потом повернул его к себе и так мы и лежали, он уткнулся носом и дышал мне в плечо, как я и хотел. Я всё думал, как же это тупо. Ну, почему так?

Так ни до чего нихуя и не додумался.

А утром выяснилось, что Червяк, всё-таки, не отстоял полного срока.

– Я его отвязал ночью, – сказал Макс утром. – Когда ты ушёл, просто пошёл и отвязал.

– Нахуя? Думаешь, он тебе «спасибо» скажет?

– Не знаю. Жалко стало его, идиота.

– Жалко у пчёлки, – я ткнул его двумя пальцами под горло и он раскашлялся, – я его ставил, я его и с поста снимать должен, не ты.

– Ну, и что мне за это будет?