Любовь без поцелуев (СИ)

Он ходил с этим своим фотиком по всему интернату. Фоткал меня, Вовчика, Игоря, Банни, просил его сфотать на фоне всякой хуйни, как будто есть что-то интересное в фотках нашего сортира или коридора. Оказывается, цифровым фотиком можно щёлкать бесконечно почти и не бояться запороть кадр.

– Игорь, сфоткай нас вдвоём!

Времени ещё полно. Можно быстро поесть в столовке – Макс даже не глядит на суп, ест одни тефтельки.

– Завтра в это же время я уже буду есть нормальную домашнюю еду! Елена Матвеевна наверняка приготовит что-нибудь вкусное, и из кафе можно будет заказать… Ммм, я, наверное, обожрусь, как свинья!

Завтра в это же время Макса уже не будет, он не будет сидеть напротив, рисуя по краю тарелки подливой решёточку, выковыривая сухофрукты из компота и рассматривая их на предмет червей.

– Стас, раскуси мне косточку, – просит Банни. Да легко, зубы у меня крепкие, сколько раз били по ним и ни одного не выбили, а сверлили только один раз и то молочный… Фу, как вспомню, так вздрогну. Банни очень любит эти «орешки» – едко-сладкие, со странным запахом.

– В них, между прочим, синильная кислота, – с умным видом заявляет Макс, вылавливает косточку из своего компота, тщательно облизывает и выцеливает ей в чью-то задницу.

– В яблочко!

Завтра, в это же время, его уже здесь не будет… Но какое завтра? Сейчас нет никакого завтра, до завтра ещё дохуя времени…

– А ещё можно видео снять, – мы у него в комнате, я сижу на кровати и тупо смотрю. Вещей становится всё меньше, в чемодане и потрёпанной сумке с разболтанной молнией и зелёной ниткой подшитой ручкой исчезают его яркие футболки, тёмно-синие сланцы, в которых он ходил в душ, огромное зелёное полотенце, пакет с тетрадями, кожаные кроссовки, которые мне малы… Да, нога у него меньше, чем у меня, на размер, а главное – уже, пальцы плотно прижаты друг к другу, и если лизнуть между большим и указательным… блядь, о чём я думаю! – Правда, качество будет никакое, да и свет…

Да, об этом. Чё тут жаться, как девка в мужской бане…

– Блядь, Макс, ты что, губы красишь?!

– Это гигиеническая помада. Что ты так смотришь?

– А почему я раньше этого не замечал? – слово «пидорас» вертелось у меня на языке. Нет, он меня реально выбешивает иногда!

– Ну, наверное, потому что, – он сидит «по-турецки», смотрит на меня нагло, – потому что я знал, что ты психанёшь. Хотя, что тут особенного? Это специальная мужская помада, без блеска, моментально впитывается, заживляет ранки и трещинки… А мне, извини, то лицо разобьют, то ты перестараешься, – он провёл языком по нижней губе, – и знаешь, тебе бы тоже не мешало, кстати.

– Что? А не охуел ли ты часом?

– У тебя губы, как наждак, и шелушатся страшно… А ещё ты откусываешь эти кусочки и жуёшь…

– С чего ты взял?! – блядь, ну есть у меня такая дурная привычка.

– А я, – он кинул пидорскую помаду куда-то, встал и резко присел рядом, – на твои губы всё время смотрел, давно уже, ещё на каникулах, всё время…

– Долбоёб ты… – я прижал его, целуя, слизывая эту дурацкую хрень, обкусывая ему губы, вжимая в себя, впуская его язык в себя. Сволочь, какая же ты сволочь, Макс, я не удержу тебя в руках – как свет, как песок, как снежинку на ладони, ту самую, которая одна такая в мире, хуй знает, кто это проверял.

– Всё, Стас, мне сложиться надо, – бормотал он, слабо выворачиваясь, прикрыв глаза. Я залез руками под его свитер, осторожно гладя спину и живот, оттягивая пальцем край джинсов.

– Не надо.

– Надо… Надо, пожалуйста, пусти меня, а то я не закончу до вечера, а мы же собрались… – он не открывал глаза, а я не мог и моргнуть, всё смотрел и смотрел. У него будут фотки, у меня не будет нихуя. Завтра, в это же время, уже не будет слипшихся чёрных ресниц и серо-зелёных глаз, распухших и обкусанных губ, тёплой, гладкой кожи, его рук, обнимающих меня за шею…

Завтра не будет ничего.

В эту секунду мне вдруг захотелось его убить – прямо загорелось, в голове картинка включилась, я целую секунду видел, как заваливаю его на пол и душу, душу, душу, пока он не перестаёт сопротивляться… А потом ложусь рядом с ним и чемоданом, который ему уже не нужен, и смотрю в потолок. И завтра уже не настаёт. Никогда.

Он как почувствовал, открыл глаза, уставился на меня – должно быть я опять перестарался, прижимая его к себе.

– Эй, нормально всё? – глаза у него снова были зелёными и блестели сильно.

– Да, – говорить было тяжело. Я не хотел его отпускать. Отдавать этому всему – его шикарной жизни, его друзьям, его деньгам, каким-то левым пидорам, которых он зажимает по туалетам московских клубов, его учёбе в Англии… Я мог бы его убить, только чтобы он завтра не уехал. Я бы мог.

Но я не сделаю этого, потому что не смогу. Не его.

– Сегодня ночью я приду.

– Ну, – он всё смотрел. Я чувствовал, как колотится его сердце, а моё, кажется, и вовсе сорвалось и теперь летело куда-то то ли вверх, то ли вниз, то ли к чертям собачьим! – Ну, ты всегда приходишь…

– Сегодня, Макс, сегодня. Ты так от меня не уедешь, понял, скотина!!!