Любовь и бессмертие

Я подошла к угловой витрине с выставленной на ней разрозненной посудой прошлого века. Ярко синяя стеклянная сахарница семидесятых годов с крышкой и ручкой из металла (такая же была у моей бабушки) стояла в окружении гранёных стаканов в подстаканниках, тут же красовался фарфоровый молочник из пятидесятых с широким зевом и блёклым рисунком, тоже знакомый по прошлой моей жизни. Керамические узкогорлые кувшины для коньяка соседствовали с фарфоровыми фигурками теннисисток и фигуристок, а маленькие вазы из цветного стекла, предназначенные, вероятно, для букетиков ландышей или подснежников, уживались на одной полке с керосиновыми лампами. Осколки прошлого, ставшие предметами интерьера.

Служитель ресторана поинтересовался, открыть ли нам шторы, Сергей отказался, и он ушёл, пожелав приятного вечера.

– Где ты хочешь сесть? – спросил Сергей.

Я отошла от витрины и села ни диван. Сергей опустился рядом.

– Лида… – начал он и умолк. Повернулся ко мне с кривой улыбкой и признался: – С чего начать не знаю… Лида, мы восемь лет молчим. Я полагал, что время сотрёт болезненные воспоминания, но мои надежды не оправдались. По-видимому, я чего-то не понимаю и, чтобы понять, хочу задать вопросы. С предельной честностью отвечу на твои. Согласна?

Я равнодушно пожала плечом, у меня вопросов не было. Сергей спросил:

– Почему ты не сказала мне о беременности?

Я поморщилась: «Сколько раз я уже отвечала на этот вопрос!», но ответила:

– Я увидела тебя с ребёнком и женщиной, любимого тобой типа, и решила не обременять дополнительными обязательствами, не усложнять и без того драматичную ситуацию. Я отошла в сторону.

– Уступила?

– Что значит «уступила»? Ты не вещь. Это ты сделал выбор – у тебя была семья, ты завёл ещё одну. Я приняла твой выбор и сделала свой.

– Почему потом не сказала, когда узнала, что никакой «ещё одной» семьи нет?

– По той же причине. Ты сделал свой выбор, а то, что ты разочаровался в своём выборе, сути дела не меняло. Четыре года у тебя были отношения с другой женщиной. Есть и вторая, не менее значимая, причина… Я задам встречный вопрос. Предположим, я бы сказала о беременности, как бы ты поступил?

– Я бы не уехал.

Я кивнула.

– Именно! Мне надо было расстаться с тобой, иначе, я бы не справилась, и сейчас мы бы ненавидели друг друга, дети были бы издёрганы, семья бы развалилась.

– Почему?

– Потому что я знаю себя – моя ревность началась бы с расспросов, кончилась слежкой, слезливой жалостью к себе и постоянными упрёками тебе. Я хотела сохранить уважение и любовь между нами. Лишать детей общения с отцом, я не собиралась.

– Что ты имеешь в виду под «моим любимым типом женщины»?

– Когда я увидела тебя в атриуме, в первый момент я решила, что ты с Кариной. Потом сообразила, что для Карины женщина слишком молода. – Раздумывая, продолжать эту тему или нет, я уточнила: – Я могу говорить всё, что думаю?

Он развёл руками: «Конечно!»

– Ты совершил ошибку, когда от Карины ушёл, она – твоя судьба, единственная женщина, которой ты был верен.

– Чепуху говоришь, Лида! Я плохо помню Карину, да и ту женщину, если честно.

«Сегодня выяснилось, что ты и меня позабыл, – пронеслось у меня в уме, – так и хочется выразить сочувствие: женщин много, ты один».

– У меня не было «отношений четыре года», у меня вообще не было с ней отношений. У нас был секс один-единственный раз.

– Надеюсь, это был исключительный секс! Потому что этот один-единственный раз разрушил нашу жизнь. Обидно, если и секс был так себе!

Он несколько долгих секунд смотрел мне в глаза, взгляд его был тёплым, руки дрогнули, он, наверное, хотел обнять меня и почему-то остановился, не стал. Тихо вымолвил:

– Сколько в тебе боли, Лида.

Вот ведь какая дрянь – жалость к себе! Только посочувствуй кто, тут ты и расквасился! Я всхлипнула и пожаловалась на пережитое, но не изжитое:

– У меня не было возможности опуститься на дно своих чувств и по капле вычерпать обиду и унижение. Я не имела возможности оплакать крушение иллюзий. – Несмотря на слёзы, я улыбнулась. – Знаешь, когда жизнь разбивается вдребезги, это не самые безболезненные ощущения. И опыт предыдущих поражений бесполезен. Да и выплакать боль я не могла себе позволить, потому что позволь я себе слабость, жизни моих взрослых и нерождённых детей тоже бы разбились о твой один-единственный раз.

Стиснув челюсти так, что желваки прокатились под кожей, Сергей отвернулся и откинулся на спинку дивана. Сжатые в кулаки руки лежали на коленях, на правой начал кровоточить один из сбитых суставов. Я взяла обеими руками его кулак и подняла к губам, целуя костяшки, слизывала кровь. Не обращая на меня внимания, он заговорил: