Любовь и разлука. Опальная невеста

Дружка князь Пожарский обратился к родителям невесты и к тысяцкому князю Черкасскому:

– Благословите молодых опочивать!

Принесли образа в богатых окладах. Родители благословили новобрачных. Дружка, свахи и немногие избранные из свадебного чина повели царя и царицу опочивать. Сидячие бояре, продолжавшие пировать за большим и кривым столами, провожали их ободряющими криками. Ясельничий у государева коня Богдан Глебов, выпивший больше всех на радостях, что аргамак не сбросил царственного всадника, заплетающимся языком посоветовал:

– Великий государь, крепче взнуздай необъезженную кобылку!

Толстый князь Андрей Чечюля-Ростовский, громко отрыгнув, крикнул под общий хохот:

– Девичья сладость слаще любых яств!

На дворе уже смеркалось. Свечник на свадьбе думный дворянин Василий Стрешнев нес перед царем высокую ослопную свечу, а слюдяной фонарь над свечой держал думный дворянин Нефед Минин. Дворяне в казенных платьях, весь пир прождавшие на Постельном крыльце, выстроились вдоль дороги золотой стеной.

– Государь и государыня шествуют к постели! – разносился зычный крик.

Многие в толпе крепко подвыпили и не могли удержаться от озорства, отпуская скабрезные шутки:

– Государь, не робей девичьих воплей. Знамо, петух курицу топчет, а она под ним квохчет… Счастье государю – наделил его Господь супругой, молодой и упругой!

Михаил Федорович обреченно брел, куда его направляли дружки. Постель для новобрачных приготовили в холодном сеннике. Так требовал обычай. В жилых хоромах на чердаке всегда насыпали землю для сохранения тепла, но новобрачные, вступавшие в новую жизнь, не должны были спать под слоем земли, как в могиле. Поэтому первую брачную ночь молодые проводили в холодных сенниках или иных хозяйственных постройках, не утепленных землей. Постельничий у подклети боярин Федор Шереметев, кряхтя от непривычной работы, расстелил перед женихом и невестой атласную ткань. Когда новобрачные вошли по атласу в сенник, Шереметев протиснулся за ними:

– Государь, постель приготовлена на снопах.

Постель была устроена на тридевяти ржаных снопах, что по поверию должно было помочь молодой супруге зачать ребенка. Тончайшие шелковые простыни, заботливо вышитые рукой невесты, были постланы сверху. Царь робко пробормотал:

– Федор Иванович, ммм… эээ…

Он хотел спросить, как там Машенька в Нижнем, но осекся, поняв, что сейчас не до расспросов. Боярин по-своему понял замешательство царя и тихо шепнул:

– Государь, большой дружка передал мне куря верченное и сладкую романею в кубке с сенью. Все стоит в углу завернутое в скатерть.

На брачном пиру жениху и невесте полагалось соблюдать строжайший пост, но от строгого обычая немного отступали, тайно ставя рядом с постелью блюдо с легкой едой, дабы подкрепить силы молодых. Постельничего сменил дружка. Князь Пожарский бережно снял с царя тяжелое парчовое платье. У противоположной стены две свахи разоблачали невесту, хихикая и отпуская прибаутки. Закончив свое дело, они вышли, а за ними к выходу из сенника подался князь Пожарский. Михаил Федорович окликнул его:

– Дмитрий Михайлович, погаси свечи!

– Прости, государь! Свечи должны гореть, дабы жених видел, честная его невеста или нет. С Богом! – ответил Пожарский, оставляя молодых наедине.

Перед сенником рыл землю копытом государев аргамак. Конюший на свадьбе князь Борис Лыков, колыхаясь великим чревом, взгромоздился на коня. Ему подали старинный меч, принесенный из Оружейной палаты. Князь вынул меч из ножен, тронул шпорами коня и двинулся вокруг подклети. Конюшему предстояло ездить кругами всю ночь, держа в руке обнаженный меч и оберегая покой новобрачных.

В Грановитой палате продолжался пир. Под каменными сводами стоял нестройный гул голосов. Патриарх Филарет благосклонно глядел на пирующих. Пусть повеселятся! Радость немалая – сын женится. А ведь еле уговорили! Запала ему в душу Машка Хлопова. Что и говорить, бойкая девка! Патриарх вспомнил, как она под видом пахолика пробралась в его комнату во дворце Сапеги. Ловко провела стражу! Жаль, что жена невзлюбила невестку! Причина ясна. Хлопова нравом – вторая Марфа Ивановна, вот и нашла коса на камень. С другой стороны, в миру до пострижения ему, боярину Романову, составляло немало трудов смирить норовистую жену. А он был мужем властным, не таким, как уступчивый Миша. Верно говорили ближние люди: возьмет государь за себя Хлопову – век не выйдет из ее воли. Горе граду тому, в нем же властелинствует жена! Горе дому тому, им же владеет жена! Зло и мужу тому, иже слушает жены!