Любовь к трем цукербринам

В опциях появилось разнообразие — «да» и

«кивнуть». Кеша кивнул.

— Ты не задумывался, каким образом систе-

ма выбирает поп-апы? Ты ведь не шэришь ту

мысль, на которую вешают рекламу. Ты не всегда

даже успеваешь внятно продумать ее до конца.

Кеша знал, что это правда. Его собственный

опыт — хотя бы с шампанским — подтверждал

это каждую неделю. Но он почему-то не прида-

вал происходящему значения.

Кеша кивнул, хотя никаких диалоговых оп-

ций не выскочило.

— Когда я понял это,— продолжал Кара-

ев,— мне стало ясно, что происходит одно из

двух. Либо система может читать все наши мыс-

ли без исключения, и для нас не оставлено даже

узкой полоски тени, где мы можем быть сами

собой. Либо... Либо она заранее знает, что

именно мы подумаем.

— Да, — сказал Кеша. — Точно.

Он понял, что говорит с трупом, как с жи-

вым. Впрочем, это было неважно. Караев все

равно не слышал.

— Первый вариант я отбросил сразу, — про-

должал Караев.— Наши самые легкие и бы-

стрые мысли в принципе не могут быть считаны

из-за своей неоформленности. Они не подда-

ются четкой локализации. Понимаешь почему?

Слово «локализация» в этом контексте на-

верняка означало не перевод на русский, а что-

то специальное. Кеша пожал плечами.

— Ментальные объекты вообще не суще-

ствуют в том виде, в каком вспоминаются нам,

когда мы стараемся их вернуть. Когда мы дума-

ем, мы как бы пытаемся вспомнить некую

мысль, которой на самом деле еще не было.

В этом природа творчества. Мы откуда-то знаем

эхо звука, который хотим услышать. А система

может считать только действительно прозву-

чавший звук. И лишь тогда, когда он был доста-

точно громким и долгим. Поверь мне на сло-

во — просветить тебя насквозь цукербрины не

могут. И вряд ли когда-нибудь смогут. Пока ты

не делаешь себя прозрачным, в тебе нет ничего,

что можно было бы увидеть.

Это звучало очень обнадеживающе. Кеша

выбрал опцию «кивнуть».

— Итак,— продолжал Караев,— остался

второй вариант. Система никогда не ошибается

с контекстной рекламой, поскольку знает зара-

нее, что мы подумаем. Я долго размышлял, как

такое может быть. И, перебрав все возможно-

сти, понял.

Караев нагнулся к Кеше, и его глаза оказа-

лись совсем рядом — гораздо ближе, чем это

предполагало физическое движение.

— Ты полагаешь, что система читает мысли,

а потом вставляет между ними контекстную ре-

кламу? — прошептал он.— Черта с два! Ей не

надо ничего читать. Мы думаем мысли, в кото-

рые вставляют рекламу, потому что нас застав-

ляют их думать. Их заметают в наши головы вот

этой вот поганой метлой...

Караев выставил вперед свою клешню, и

Кеша второй раз за день увидел легчайшую се-

ребристую метелочку. В грубых красных паль-

цах Караева мозговой имплант фейстопа казал-

ся особенно нежным и невесомым.

— Мы с рождения подключены к информа-

ционному потоку, который промывает наши

мозги с таким напором, что там не способна по-

явиться ни одна случайная мысль. Системе не-

зачем читать мысли. Ей гораздо проще прока-

чать через твою голову мысль, которую ты

примешь за свою — а потом, как бы в ответ на

нее, прокачать рекламу, удивляющую своей

уместностью. Если цукербрины рекламируют

картофельное пюре, они сначала заставят тебя

подумать о чем-то круглом. Потом прокачают

мысль, что это похоже на картошку. А затем уже

включат рекламу пюре... Понял?

Караев откинулся назад и некоторое время

внимательно изучал Кешу — так долго, что тот

даже почувствовал себя неловко. Впрочем, чув-

ство прошло, когда Кеша вспомнил, что Караев

вообще уже никуда не смотрит. Но актером по-

койный террорист был неплохим — для Кеши

он успел превратиться в живого собеседника.

Кеша посмотрел на опции. Там было «кив-

нуть» и «промолчать». Он выбрал второй вари-

ант.

— Но это еще не самое страшное, — продол-

жал Караев.— Гораздо серьезней другое. Когда

ты принимаешь решение съесть сто грамм кар-

тофельного пюре, это тоже не твое решение.

Его вколачивают в тебя точно так же, как мысли

с контекстной рекламой. Мало того, когда ты,

например, злишься, что тебя заставляют пла-

тить за случайный кивок, это тоже прокачка.

Понимаешь? Вся твоя внутренняя жизнь — та-

кая прокачка. Вся. Это просто длинная про-

граммная петля, прокручиваемая системой в

твоем сознании.

Караев опять показал Кеше имплант.

— Все твои скрытые пороки, все твои стыд-

ные темные пятна, и даже твоя затаенная нена-

висть к системе — тоже часть прокачиваемого

контента. Нас всех давно подменили. А мы это-

го не заметили. Знаешь почему?

— Почему? — послушно спросил Кеша, по-

косившись на опции.

— Именно потому, — ответил Караев, — что

тех нас, кто мог это заметить, подменили. Я ска-

зал, система показывает тебе кино — но это не-

правда. Она показывает его не тебе, а вообще

непонятно кому. Ты сам, Ке, и есть кино. Твоя

любимая Ксю Баба любит повторять индусскую

мантру «ты есть то». Чистая правда, Ке. Ты есть

то, что прокачивают сквозь тебя цукербрины.

И никакого другого тебя нет. Это реальность

нашей жизни. Ее единственная реальность!

Я был уверен, что понял все сам — еще до того,

как система дала мне допуск. Только потом до

меня дошел весь сарказм ситуации. Само пони-

мание, которое я считал своим тайным прозре-