Любовь к трем цукербринам

овечек, — проартикулировал он новую мысль,—

И все кирпичики, и домик, который овечки

строят. Самое жуткое в том, что овечки мне

даже нравятся... Значит, мне близка какая-то

часть души убийцы. И я — пусть хоть в чем-то

незначительном — устроен так же, как терро-

рист...»

Кеша сосредоточился и испытал раскаяние

и горький стыд.

Мысль была красивая и долгая, богатой ар-

хитектуры — но ее market value размывалась

тем, что в ней отсутствовала новизна. Такой тип

личного покаяния хорошо всем знаком из исто-

рических программ, и слишком заводиться не

стоило.

Кресло с Караевым снова переехало в центр

поля зрения, вытеснив овечек — видимо, терро-

ристическое приложение отслеживало движе-

ния Кешиных глаз не хуже мелкой сестренки.

— Несколько слов о тебе, Ке,— продолжал

Караев.— Как я уже сказал, ты причинил мне

много боли своим разнузданным нравом. Сам

того не зная, ты превратил мою жизнь в ад. Дело

в том, что около года назад со мной случился

инсульт, и половину моего тела парализовало.

Твои ласки после этого были особенно отврати-

тельны. Они вышли за пределы физически пе-

реносимого и стали ежедневной мукой — но я

не мог изменить алгоритм, зажигающий над

моей головой красное сердце, не вызвав подо-

зрений у системы. Начались бы биологические

тесты на менопаузу, и устаревший софт моих

планшетов мог не справиться с потоком запро-

сов. Мне приходилось терпеть. Я мог действо-

вать только одним способом. Я взломал твой

фейстоп, Ке, и стал посылать тебе знаки своего

омерзения и боли. Я атаковал позорный фетиш,

который ты натягивал на меня поверх моей со-

циальной маски. Я покрыл его синяками и ца-

рапинами, я заставлял его презрительно хму-

риться в ответ на твои ласки, я показывал его

тебе в кошмарах — но все это лишь раздувало

твою похоть...

Кеша попробовал осторожно отвратить свой

взор от Караева — так, чтобы движение глаз

было плавным и замедленным.

Это получилось. Он опять увидел овечек.

Они уже достроили свой круглый домик — и те-

перь, собравшись вокруг, раскрашивали его за-

жатыми в зубах кисточками в серебристый ме-

таллик. Такие домики, с грустью подумал Кеша,

никогда на самом деле не строили. Они суще-

ствуют только на детских рисунках... Наверно,

Караев был очень одиноким человеком...

Но тут же он поймал себя на том, что чуть не

провалился в подобие симпатии к террористу —

а такое чувство нельзя шэрить ни в коем случае.

Всегда найдется какая-нибудь климактериаль-

ная клизма, которая поднимет вой на дрим-

шоу. Правильнее всего было со скорбным до-

стоинством дожидаться решения своей судьбы,

глядя на террориста с омерзением и закипаю-

щим гневом...

Кеша испуганно сглотнул — и подумал, что

стал слишком уж самонадеянным: еще не знает,

чем кончится эта история, а уже шэрит, так ска-

зать, шкуру неубитого медведя. Как бы его са-

мого не расшэрило в клочья...

Но шанс нельзя было упускать.

— Мне все сложнее становилось удовлетво-

рять твои растущие прихоти, — продолжал Кара-

ев. — Последней каплей стал тот день в кинозале,

когда ты подверг меня очередному надругатель-

ству под лживый правительственный фильм

о моей великой работе, который я вынужден был

смотреть вместе с тобой. Такого double penetra-

tion¹² вынести я не смог. Я отчетливо осознал в

тот миг, что хочу уйти из жизни, давно уже став-

шей для меня мукой. Возможно, дисциплина и

воля помогли бы мне пережить этот кризис, как

случалось не раз. Но в тот день во мне словно

треснуло какое-то закрашенное черной краской

стекло — и в мой ум ворвался свет.

Кеша глянул на опции — «что произошло?»

и «что случилось?». Но вместо этого он сказал:

— Я все еще слушаю тебя, палач. Хотя это

дается мне нелегко.

— Ты все время пишешь на Стене Доверия

«FUCK THE SYSTEM»,— продолжал Караев,—

И думаешь, глупый, тебя никто не видит. Один

раз я даже не выдержал и попытался тебя вразу-

мить несмотря на риск. Я хотел объяснить тебе,

что это система трахает тебя, а не наоборот. А в

результате... В результате, Ке, я сам понял со-

вершенно неожиданную для себя — и страш-

ную — вещь.

Кеша поднял глаза на опции — он не сомне-

вался, что приложение следит за его глазами.

Но вместо предложенного в двух вариантах во-

проса «какую вещь?» он с размеренным досто-

инством сказал:

— Я не тюремный психиатр, чтобы ковы-

ряться в мыслях убийцы...

— Я понял, что ничем не отличаюсь от тебя,—

продолжал Караев,— Всю свою карьеру терро-

риста я считал себя единственным, кому уда-

лось трахнуть систему. Вынуть из себя ее

провода. Стать свободным живым человеком

среди тотального небытия... Но после того как я

написал тебе ответ на Стене Доверия, мне при-

снился один удивительный сон...

В опциях появились две версии вопроса «ка-

кой сон?», но Кеша вместо этого сказал:

— Поразительно, что убийца вообще может

спать.

— Я встретил во сне мудрого улема,— про-

должал Караев.— Он спросил меня: «Как ты

живешь, Вату?» Я объяснил, что меня до сих

пор не могут поймать, но дважды в день подвер-

гают позорному унижению, наряжая японской

школьницей. Улем вздохнул и сказал: «Мне ка-

жется, Вату, где-то в анализе ситуации ты со-

вершил ошибку».— «Почему?» — спросил я.

«Ну представь, какая у тебя будет эпитафия: