Любовь, опрокинувшая троны

На рассвете этого же дня из ворот усадьбы Скоробово выехал длинный обоз из десятка саней и двух десятков телег с тремя крытыми кошмой кибитками, в окружении доброй полусотни верховых холопов. Княжна Мария тоже скакала верхом, оставив кибитки для нянек и служанок. Прекрасная охотница хорошо держалась в седле и не желала качаться в душном возке, словно на лодке в бурном море, глядя на желтые лица борющихся с тошнотой служанок.

Василий Иванович провел с невестой сказочный месяц – охота и спуск наперегонки с ледяной горки, скачки и катания на санях, обеды наедине, бани и просто прогулки верхом по искрящемуся от снега и инея лесу. Их близости не хватало только одного…

Однако князь Шуйский готов был подождать. Он ощущал себя путником, который после многодневного перехода через сухую знойную степь наконец-то узрел впереди колодец. Или рудокопом, что поднимается из душной темной шахты, уже видя впереди солнечный свет и зная о близком глотке свежего воздуха. Он был окоченевшим путником, стучащимся в дверь жарко натопленного дома…

Василий Шуйский слишком долго ждал, чтобы не получать радости от предвкушения близости самого последнего шага. Еще немного, совсем чуть-чуть – и Мария станет его женой, его супругой пред Богом и людьми, войдет в его дом, его опочивальню… Предвкушение глотка ледяной воды для измученного жаждой человека порою становится слаще, нежели сам первый глоток. Еще немного – и под колокольный звон, который зальет всю Москву, он поведет свою любимую под венец!

Смоленск и Москва – они ведь совсем рядышком, всего десять дней скачки верхом или двадцать езды на повозке. Если двигаться без спешки, давая отдых лошадям и останавливаясь на постоялых дворах, дабы попариться и посетить церковные службы, – месяц пути.

Через месяц они с князем Буйносовым объявят день свадьбы, а самое большее через два – Василий при всех наденет Марии хранимое на сердце обручальное кольцо. И они наконец-то станут единым целым!

Так что никакой гонки путешественники не устраивали. Ехали с рассвета до сумерек, а ввечеру останавливались там, где удавалось купить пару стогов сена. Ведь прокормить сотню лошадей – не такая простая задача. После целого дня работы обычной тебеневкой не обойтись, не меньше пуда сена каждому коню надобно да желательно еще ячменя или пшена хотя бы с шапку насыпать.

Княжна в такие ночи спала в одной из кибиток, князь Шуйский – в поставленной неподалеку палатке из крытой атласом кошмы.

По пятницам обоз закатывался в какой-нибудь приличный постоялый двор, в котором лошадей заводили в конюшни, вычесывали скребками, прикармливали морковью, репой и свеклой, а люди перебирались под крышу, в жарко натопленные горницы и людские. В субботу неизменно была баня и церковная служба, а вечером – ужин с хмельным медом и мясом, в воскресенье – просто отдых. И в понедельник все, посвежевшие и чистые, снова выезжали на Литовский тракт.

Такое путешествие оказалось необременительным и для людей, и для животных. Тринадцатого апреля обоз благополучно вкатился в ворота Белого города, прогрохотал по деревянной мостовой и свернулся огромной, фыркающей и поскрипывающей улиткой на просторном подворье князей Буйносовых. Холопы спешились, отпустили подпруги скакунам, отводя их к конюшням, возничие стали выпрягать ездовых лошадей. Василий Иванович, натянув поводья возле крыльца, спрыгнул с седла, принял на руки княжну Марию, вместе с ней стал подниматься наверх.

– Дочка? – Хозяин подворья вышел на крыльцо, одетый лишь в каракулевую душегрейку, накинутую поверх рубахи. – Откуда ты здесь? Князь Василий, что происходит?

– Борис Федорович дал мне слово, что разрешит наш брак, коли я уничтожу самозванца, Петр Иванович, – громко объявил князь Шуйский. – Я разгромил крамольников, и посему полагаю нашу свадьбу решенной без очередных оговорок! Коли Бориска опять начнет врать и юлить, это станет бесчестным для государя поступком. Лучше я покину Русь вместе с молодой женой, нежели стану служить подобному человеку! Надеюсь, Петр Иванович, при сем раскладе ты более не станешь его покрывать?

– Ты, князь Василий Иванович, верно, в неведении пребываешь, – размашисто перекрестился царский советник. – Государь Борис Федорович сегодня около полудня, приняв монашеский постриг, преставился!

– Вот же негодяй! – невольно вырвалось у князя Шуйского. – Даже смертью своей, и то подгадить исхитрился!

– Ныне во дворце уже новые советники сидят, – вздохнул погруженный в свои мысли Петр Иванович. – Семен Годунов да Федор Мстиславский.

– Новый хозяин, новые слуги, – посочувствовал ему князь Шуйский. – У царевича Федора есть свой двор, к которому он успел привыкнуть. Теперь поменяется многое и многие. Я слышал, сын Годунова увлечен естествознанием?

– Геометрией и картографией, – мрачно ответил Петр Иванович. – Мария, вели служанкам не разбирать вещи. Отдохнешь, попаришься и отправишься в смоленское поместье, прочь от столицы и порубежья. Междуцарствие – опасное время. Его лучше переждать в спокойном удалении.

– Но я только приехала, отец!

– Я знаю, доченька. Но не желаю тобой рисковать.