Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

Облачившись с большим вкусом в военный мундир, Бекингем с удовольствием выступал в роли главнокомандующего. Он спешно формировал свою армию, не брезгуя никакими способами ее комплектования: деревенских парней вылавливали и забривали в рекруты прямо с полей, городских хватали на улицах, покупали иностранных наемников, людей с тугим кошельком насильно заставляли давать займы безо всякой гарантии их возвращения, исключительно под честное слово герцога. Набранная таким образом армия представляла собой самый натуральный сброд, который беспрестанно бунтовал, предавался пьянству и грабежам, часть разбежалась еще до отплытия в поход. Французский посол уверял Ришелье в своем донесении, что полусотне французских солдат не составило бы труда справиться с тремя сотнями таких подонков.

Недостаток испытывался во всем: не хватало леса, провианта, одежды, медикаментов. Из прибывших шести тысяч голландских солдат более половины дезертировали, не получив должного содержания. Моряков не обеспечили обувью, на флоте не было даже новых флагов. Размещать на постой их было негде, и владельцев домов принудительно выселяли, дабы обеспечить этих бездомных ратников кровом. Тем не менее Бекингем продолжал лихорадочную подготовку. Подошли голландские и протестантские французские суда. Весной были сформированы пять эскадр, общим счетом около ста кораблей, и набрано около семи тысяч человек воинства. На флагманский корабль лорда-адмирала погрузили всяческие яства и имущество его светлости: двадцать костюмов (один расшитый жемчугом), скрипки, восемь верховых лошадей и шесть под упряжь, две кареты, носилки. Каюта Бекингема сверкала позолотой, пол был покрыт персидским ковром, у стенки воздвигнуто нечто вроде алтаря, обтянутого золототканой парчой, на котором стоял портрет Анны Австрийской, перед ним в золотых канделябрах горели свечи из белого воска. На мачте корабля развевался желто-черный флаг, цвета Анны Австрийской.

Французский поверенный в делах Дюмолен попытался выведать, куда же держит курс столь славное воинство, ибо официально военные действия между двумя королевствами еще не начинались. Герцог давал уклончивые ответы:

– Хотя французы придираются ко мне и хотят уничтожить, и ненавидят меня аки дьявола, я не могу помешать себе любить их.

Накануне отплытия Дюмолен явился засвидетельствовать свое почтение:

– Я вам желаю удачи и успеха, если вы отправляетесь в любое место, кроме Франции, но если вы отправляетесь туда, я могу лишь молить Господа, чтобы вы вернулись тотчас же и в добром здравии.

– Я есмь преданный слуга Христианнейшего короля, – ответил Бекингем, – я люблю и всегда любил и почитал французов. Но они меня ненавидели!

Герцог поклялся жене и матери, что не будет предводительствовать в этом походе. 13 июня он тайно покинул Лондон, не попрощавшись с семьей. Кэтрин, беременная, еще оплакивавшая недавнюю смерть их старшего сына, не могла скрыть своей горечи, которую излила в длинном письме.

«Никогда, пока я жива, я не буду более доверять вам, ни просить вас поклясться в чем бы то ни было… Именем неба заклинаю вас, не уезжайте и пожалейте меня, ибо я в сей момент чувствую себя совершенно несчастной. Если бы какая-то хворь или горе могли бы помешать вам отправиться в это путешествие, я бы с радостью вынесла их, но вы хотели этого и навсегда сделали меня несчастной, Господь да простит вас!

Ваша бедная, несчастная и покорная жена. К.»

Можно понять отчаяние несчастной глубоко любящей женщины, осознававшей, что ее муж отправляется сражаться за право обладать чужестранной королевой. Свою обиду сыну высказала и его мать, графиня Бекингем, ярая приверженица католической веры.

По прибытии в Портсмут короля Карла герцог закатил на борту своего флагмана с выразительным названием «Триумф» роскошный пир, на котором присутствовал граф де Субиз и несколько французских дворян-протестантов. Они уверяли герцога, что французы, взбешенные прекращением торговли, готовы поднять восстание, как только увидят паруса английского флота. Карл был уверен в победе, хотя разлука с фаворитом огорчала его до глубины души.

После отъезда короля герцог развил бурную деятельность. В день отъезда, прослышав, что многие офицеры затянули с выпивкой «на посошок», он сошел на берег и лично обошел все портовые таверны, немедленно отдавая под трибунал пойманных выпивох. Наконец, 27 июня флот отплыл в направлении Франции.