Она была благополучным домашним ребенком, пока ее отец не погиб в результате несчастного случая, и тогда ей пришлось самой заботится о себе. Один ее брат был в армии, другой, которому приходилось содержать жену и восьмерых детей, притом что зарабатывал он 20 шиллингов в неделю, да и то не всегда, ничем не мог ей помочь. Всего однажды в жизни она ездила из Лондона в Эссекс, расположенный в двенадцати милях, где в течение трех недель занималась сбором фруктов.
– И я была черная, как смородина, когда вернулась. Вы не поверите, но это так.
Последним ее местом работы была кофейня, где она трудилась с семи утра до одиннадцати вечера за 5 шиллингов в неделю и еду. Потом она заболела и, с тех пор как вышла из больницы, так и не сумела найти работу. Чувствовала она себя по-прежнему не ахти, а последние две ночи провела на улице.
Вдвоем этот мужчина и эта женщина поглотили невероятное количество еды, я удвоил и утроил их первоначальный заказ, и лишь после этого они насытились.
В какой-то момент она потянулась через стол и пощупала ткань моей куртки и рубашки, заметив, какую добротную одежду носят янки. Это мои-то обноски – добротная одежда! Я даже покраснел от смущения, но, приглядевшись более внимательно и пощупав одежду моих знакомых, я почувствовал себя одетым вполне респектабельно.
– И как вы полагаете встретить старость? – спросил я. – Как известно, моложе мы не становимся.
– Работный дом, – ответил мужчина.
– Боже сохрани, – ответила женщина. – Мне надеяться не на что, знаю, но лучше умереть на улице. Работный дом – это не для меня, нет уж, спасибо. Только не это, – вновь фыркнула она в наступившей тишине.
– А после того, как вы провели всю ночь на улицах, – поинтересовался я, – как утром вы добываете пропитание?
– Стараемся разжиться пенни, если не припасли с вечера, – объяснил мужчина. – Затем идем в кофейню и берем кружку чая.
– Но одним чаем сыт не будешь, – возразил я.
Они оба многозначительно улыбнулись.
– Пьешь чай маленькими глоточками, – продолжил он, – растягивая как можно дольше. А сам хорошенько присматриваешься, не оставил ли кто чего-нибудь после себя.
– Просто удивительно, сколько всего люди оставляют, – вставила женщина.
– Главное, – рассудительно подытожил мужчина, когда до меня дошло, что к чему, – раздобыть пенни.
Когда мы уже собрались уходить, мисс Айторн собрала корки с соседних столиков и сунула куда-то в свои лохмотья.
– Зачем же добру пропадать, – сказала она, на что грузчик кивнул и тоже прихватил несколько корок.
В три часа ночи я брел по набережной. Для бездомных это была праздничная ночь, поскольку у полицейских хватало других забот, и все скамейки были заняты спящими. Женщин я насчитал не меньше, чем мужчин, и в основном все они были старыми. На одной скамейке я заметил семейство: мужчина сидел прямо, держа на руках спящего малыша, его жена спала, склонившись ему на плечо, на ее коленях лежала головка ребенка. Глаза у мужчины были широко открыты. Он неотрывно смотрел на воду и думал, – скверное занятие для бездомного, обремененного семьей. Мне не хотелось бы прочесть его мысли, однако мне известно, как и всему Лондону, что случаи, когда безработные убивают своих жен и детей, довольно обычное явление.
Невозможно в ранние утренние часы пройти по набережной Темзы от здания парламента, мимо обелиска Клеопатры до моста Ватерлоо и не вспомнить о страданиях двухтысячелетней давности, описанных в книге Иова:
«Межи передвигают, угоняют стада и пасут
Двадцать семь столетий миновало с тех пор! И все это справедливо и сегодня в самом сердце христианской цивилизации, в правление короля Эдуарда VII.
Глава XIII
Дэн Каллен, портовый грузчик