Люди земли Русской. Статьи о русской истории

Исчез Охотный с его отборными кругломордыми «молодцами» и полупудовыми сибирскими котами, лениво гревшимися на окнах грибных и рыбных лавок, и… исчезли даже из памяти рядового москвича не только рябчики, но и сушеные белые грибы, соленые грузди, без которых и рюмка в рот не шла. Нет и самой рюмки. Даже в ЦУМ’е, бывшем «Мюр и Мерилиз», ее не найти. Москвач хлопает водку стопкой в 150 граммов вместимостью. Изменился вкус? Нет. Соблюдается строжайшая экономия на закуске, а то и совсем без нее обходится москвич, влив в кружку пива принесенный в кармане шкалик. Поэтому пьяный, валяющийся даже днем на одной из центральных улиц Москвы, – обычное явление; хватит усталый после стахановских норм человек такого «медведя» на голодный желудок, а домой ему надо из Замоскворечья в Сокольники ехать. В трамвай «с духом» не пускают, извозчики – буржуазные пережитки, их давно нет, такси – только для избранных… Ну, и бредет подгулявший 10–12 километров… упадет и уснет не столько от водки, сколько от усталости.

Не только о рябчиках и тетерках позабыл теперь обыденный, не приписанный к закрытым распределителям москвич, но новое «октябрьское» поколение не знает и пятачковых филипповских пирожков, не видело никогда славившегося на всю Россию московского калача, не верит даже в возможность покупки вареной колбасы с перцем и чесноком по 22 копейки.

– Сказки ты, бабушка, рассказываешь! Все у тебя в голове перепуталось! Невозможное это дело! – решает умудренный в советской экономике внук-комсомолец.

«Интурист» и «Шанхай

»

Теперь пройдемся немного вверх по Тверской, «Горькой улице». Привычный глаз старого москвича невольно ищет слева Лоскутную гостиницу. Ее нет. Но справа высятся корпуса двух новых – «Москвы» и «Интуриста», специально для «знатных иностранцев», вернее, для втирания им очков. Крика о этих «достижениях» было много, но мало кто из подсоветских людей побывал внутри: ордерами на комнаты этих гостиниц заведует специальное бюро, непосредственно подчиненное Лубянке. Добыть же обыкновенный номер в обыкновенной гостинице невозможно не только рядовому приезжему, хотя бы и по правительственной командировке, но и директору средней фабрики или не имеющему особых заслуг генералу. Приезжающие ночуют на полу у знакомых или на столах вызвавших их учреждений. Не имеющие ни того, ни другого курсируют ночами в дачных поездах от Москвы до Сергиева или Серпухова и обратно, в них и спят, сидя, а любители поспать, лежа, полощут рот водкой, изображают пьяных и требуют в милиции направления в наркотический диспансер. Там, уплатив установленный штраф, они могут спокойно выспаться, даже на простынях – комфорт, в СССР мало кому доступный. Догадлив русский человек, умеет приспособляться даже и к жизни в коммунистическом раю!

Нет и часовни св. Александра Невского, построенной в память спасения Царя-Освободителя от пули Каракозова[135]. На Моховой виднеются по-прежнему крашеные желтой охрой стены alma mater российской интеллигенции… только краска с них почти сошла и с внешней стены снят образ. «Наука – трудящимся» красуется на фронтоне.

– Да! Правильно! Наука! – острят москвичи.

– Научились трудящиеся социализму… своими боками… Наука!

Выше по Горькой-Тверской, за исключением телеграфа, новых зданий мало, но два выдававшихся в улицу дома передвинуты на 8 метров назад. Об этом их передвижении тоже был большой крик во всех газетах и журналах, как о необычайном достижении советской техники. Придворный поэт Безымянский даже поэму об этом событии состряпал. Инженеры, правда, посмеивались украдкой, и кое-кто из стариков вспоминал, что «Нива» еще в 1900 г. сообщала о таких же передвижениях в Западной Европе. Даже иллюстрации были. Но «Нива» – журнал буржуазный! Верить ей нельзя.

Новых зданий в центре вообще сравнительно мало. Темп строительства Москвы значительно ниже 1912–1913 гг. Строятся отдельные островки на далеких окраинах: в слившихся с Москвою Тушине, Черкизове, Химках, Филях. Вот их-то и фотографируют со всех сторон и показывают наивным иностранцам, да и русским тоже.

А рядом с ними, вблизи новых заводов, стихийно вырастают «Шанхай», «Нахаловки», «Самосады» и «Самострои». Это скопления землянок, покрытых всяким хламом. В них живут рабочие новых заводов. Органы порядка делают вид, что не замечают уродливых земляных городов, похожих более на груды мусора: разорить постройки и разогнать их население значило бы лишить заводы значительного числа рабочих, сорвать план[136].

Институты Академий Наук, Наркомпроса и других больших, но бедных организаций, приглашая к себе крупных научных работников из провинции, оговариваются в контрактах, что квартир им предоставить не могут. Но это мало кого останавливает: жизнь в Москве, в городе всемирной рекламы, даже и без пристанища, все же рай по сравнению с примитивным, полу-звериным, полуголодным прозябанием в глуши.