Люди земли Русской. Статьи о русской истории

Фронт стремительно прокатывался через совхозы и колхозы, не давая им ни «распоряжений», ни органов местной власти. В городах тотчас же начинали действовать комендатуры, но деревня оставалась беспризорной. В колхозах лишь эпизодически появлялись полковые фуражиры, реквизируя телку или пяток овец. В большинстве случаев обе стороны проявляли полную корректность: собственных свиней и кур немцы не брали, крестьяне же сами указывали наиболее жирных телок общественного стада и добавляли от себя овощей, фруктов, меду, если такое находилось. Фуражиров поили водкой и кормили яичницей.

Власть приходилось создавать самим. Обычно она избиралась на «закрытом» совещании элиты – пахарей-стариков, трактористов, учетчиков, счетоводов – и почти никогда не созывалось общего собрания. Женщины, «большая сила в колхозах», самоустранялись. Советский актив в эти дни еще находился в бегах – прятался в соседнем лесу, появляясь лишь недели через две, когда убеждался в полной своей безопасности.

Новая власть посылала ходоков в город, к коменданту за инструкциями. Тот отмахивался, обещая скорое прибытие гражданского управления, иногда разрешая взять из общественного стада по корове на семью и по паре центнеров зерна из амбаров, в подтверждение чего давал какую-то филькину грамоту на немецком языке, припечатанную распростертыми крыльями «адлера»[157].

Через 1–2 месяца начинало постепенно подтягиваться и гражданское управление – коричневые «гольдфазаны» Розенберга[158], в лице множества отделов и управлений: полеводческих, лесных, животноводческих, заготовительных и пр. В колхозах и совхозах появлялись лайтеры и фюреры, но их явно не хватало даже для рационального с точки зрения немцев выкачивания продуктов, не говоря уже о каком-либо организованном руководстве. В помощь им назначался уездный (районный) начальник. Он формировал земельное управление, обычно копируя колхозников.

Единой схемы земельной политики в оккупированной зоне у немцев не было. Она беспрерывно варьировалась в зависимости от места, времени и возглавлявшей ее личности. На Верхнем Днепре колхозы сохранились в полной неприкосновенности. В Мелитопольщине они были раздроблены на множество «общин», каждая из которых была тем же колхозом. В Крыму молочные фермы, мельницы и другие промышленные заведения колхозов были выделены в самостоятельные предприятия.

На Украине выделения отдельных хозяйств на хутора почти не было. В Крыму оно началось еще в 1942 г. Отдельным признанным крепким хозяевам нарезались участки по 10–12 га и даже в качестве премий за успешное ведение хозяйства выдавалось приличное «обзаведение» инвентарем и скотом. Иногда строился дом. Эту «показательность» немцы явно украли у большевиков, как, впрочем, и многое еще.

На Северном Кавказе, куда гражданское управление не успело проникнуть, уборка и посев 1942 г. проводились, особенно в аулах, под знаком негласной, но и не возбраняемой единоличности. В Караче ген. Кестринг[159] даже рискнул на свой страх объявить принцип единоличности. Результат получился очень яркий: весь урожай был собран; засеяно около 80 % нормы; партизанщины не было абсолютно, при отходе немцев большинство низовых карачаевцев и много казаков ушло с ними гужевым обозом; горные карачаевцы ушли в леса и долго еще сопротивлялись красным, надеясь на возврат немцев.

В Мелитопольщине, когда немцам стала ясна полная невозможность обработать даже половину земельного фонда силами колхозов, они начали щедро раздавать пригородные земли городскому населению.

Эффект получился поразительный: семья в 2–3 женщины, не имея своей лошади и «занимая» ее на время, обрабатывала и убирала участки в 2–3 га. В этих семьях бывали старухи старше 60-ти лет и девочки моложе 14 лет.

Выкачивание продукции немцы намечали для военного времени в размере 20–25 % урожая. Для колхозников это было «уже хорошо», т. е. обратно пропорционально выкачиванию советскому. На деле получилось еще лучше. Немецкая система заготовок, безупречно действовавшая в Германии, дала плачевный результат на Украине. Правда, ее осуществляли здесь гольдфазаны – «немцы третьего сорта», как называли их в армии, да еще присланные сюда по разверстке от учреждений, следовательно, – совсем отброс. Без помощи армейского вахтмейстера они вообще ничего не могли сделать в деревне. Вахтмейстера же им давали скупо и неохотно – нужно самим. С другой стороны, украинский колхозник, поднаторелый в способах самоснабжения при советской голодовке, значительно превосходил вахтмейстера в технике этого дела, и в руки немцев попадало много меньше 20 %.

Тем не менее, утрата уверенности населения СССР в ликвидации колхозов немцами, сыграла колоссальную роль в ходе войны: четыре миллиона пленных в 1941 г. превратились в такое же количество анти-немецких (порой одновременно и антисоветских) партизан в 1943 г. Думается, что под Сталинградом колхозный фактор сыграл не меньшую, а большую роль, чем огонь «Катюши» и измена итальянцев[160].

Опыт сохранения колхозов при смене правительства дал совершенно ясную формулу вывода: