Люди земли Русской. Статьи о русской истории

Но и буквы, и дворники были лишь предвестниками весны. Официально же ее объявляли герольды – уличные продавцы золотых крымских мимоз у памятника Пушкину и огромные афиши «Конкур иппик»’а на стенах. Это бывало обычно в начала Великого поста. Мимозы быстро сменялись фиалками – их весенние дни коротки, – а афиши висели до самой Пасхи.

«Конкур иппик» в городском манеже – выставка мод весеннего сезона. В ложах – «вся Москва». Не побывать – невозможно. Сама законодательница и «арбитер элеганциарум» М. Н. Ламанова зорко осматривает каждый «крик», безошибочно определяя модели Ворта и Пакэна. Они-то и есть главные участники конкурса. Лошади, барьеры, приезжие гвардейцы и свои московские сумцы, – все это второстепенное.

Великий Пост. Императорские театры закрыты. У Зимина – гастроли итальянцев. Прихали Тито Руффо, Баронья и любимец Москвы Баттистини, упорно не желающий сбрить свою эспаньолку. Так и поет с нею Демона. Москва прощает его, хотя и посмеивается.

А в большом зале консерватории – свое музыкальное торжество: единственный в году духовный концерт; неповторимый, невозможный нигде, кроме Белокаменной. Да и весь пост в Москве – сплошной концерт духовного пения. Если хотите узнать точно, кого и где надо слушать, то идите обедать в духовный ряд, в Егоровский трактир, закажите себе стерляжью уху с постными растегайчиками и севрюжку по-монастырски (таких, как здесь, вам нигде не дадут), садитесь поближе к буфетной стойке и слушайте. За стойкой разливает водку в граненые рюмки Александр Мартемьяныч. Рюмки двух разрядов: одни – для всех, а другие – из шкафчика – для тех, кто старой веры придерживается. Такого знатока церковного пения, как Александр Мартемьяныч, не только в Москве, но и во всей России нет. Знает и хранит все оттенки и все созвучия и нотного песнопения, и по «крюкам». Слушайте, молчите и пейте чай из чайника с розанами…

Март переваливает на вторую половину. Катки на Чистых и на Патриарших прудах превратились в мутные лужи. Липы на Тверском бульваре спешно нагоняют почки. Мамаши неудачных сынков нанимают им репетиторов (экзамены близко) и мечутся по Перловкам, Тайнинкам и Люберцам, подыскивая заранее недорогую дачку (дочка на выданье!), а папаши, сократив служебные часы – тогда вольно было – катят на номере 6-ом «туда», на бега. «Там» дебютируют трехлетки этого сезона, среди которых таинственный, еще не предсказанный ни «Ранним Утром», ни «Русским Спортом», будущий дербист… Чей он? Телегина? Каншина? Дежнева? Вопрос для Москвы серьезный. Его обсуждают и у «Яра», и напротив – в пивной «Ярок», где собираются истинные спортсмены из рублевых трибун, твердо помнящие все конские родословные, начиная от самого Сметанки.

Месяц на исходе. Финальный аккорд московского марта – Благовещенье на Трубной площади, подлинный праздник московской весны. Собачий, птичий, живорыбный базар собирался на Трубе каждое воскресенье. Его своеобразную, неповторимую красоту оценил А. П. Чехов. Были в Москве любители, не пропускавшие в течение всей жизни ни одного торгового дня на Трубе. Благовещенье – ее Пасха. В этот день каждый природный москвич приходил туда, чтобы выкупить из плена и выпустить на волю, хотя бы одну птичку. Бывали и такие, что выпускали сотни выкупленных у торговцев щеглят и чижей. Летописи Трубы хранят предание о купце Синюшине, выкупившем разом пернатых пленников со всего базара.

Последнее Благовещенье на Трубе было в 1917 г. Старая Москва тогда в последний раз выпускала навстречу весеннему солнцу тех, кто жаждал свободы…

Теперь жаждет свободы вся Москва, вся Россия, отгороженная от свободного мира «железным занавесом»…

«Русская мысль»,

Париж, 16 марта 1949 г.,

№ 119, с. 4.

Света не угасите!

– Религиозное чувство и религиозные устремления человека заложены столь глубоко в его душе, что я не в силах коснуться их… Они вне сферы физиологии, – ответил академик Иван Петрович Павлов на вопрос марксиста-материалиста Бухарина.