Вернется в Россию и еще одна группа; даже крупная, занимающая в анкете «Посева» 38 %, к примеру, больше, чем коммунисты в парламенте Италии или Франции. Привезет и она свой гостинец, свой идейный багаж, и, если в этом багаже будет не сусальный белый конь, не прекрасный, но сказочный Иван-Царевич, а тем более не парламентские марионетки, а образ очищенного от копоти прогрессивных клеветников подлинного Русского Державина, то к нему-то и притечет Державная Мощь русского народа, и две эти Державные Силы тысячелетнего бытия и величия России, две единственные подлинно прогрессивные силы русской истории воссоздадут Российское Самодержавие.
Но над возобновлением (не реставрацией, не подновлением), очищением этого образа в сознании русского народа, а предварительно в собственном сознании надо потрудиться. Здесь программкой или платформочкой не отделаешься. Сделать это должны те, кто называет себя монархистами, – мы, монархическая эмиграция! В этом наша задача и оправдание нашего бытия.
Начать это очищение надо с самих себя, ибо монархисты… тоже разные бывают.
Путь ложных солнц
«Мы живем в таком политическом климате, в котором слова утрачивают свою ценность и свой смысл. Мы живем в условиях словесной инфляции, которая создала черную биржу слов», – сказал на Берлинском конгрессе «борьбы за свободу культуры» один из самых смелых, самых честных и самых свободных внутренне людей современности – Артур Кестлер.
На английском языке это утверждение было ново, но на русском оно было уже много раз повторено И. Л. Солоневичем и рядом других журналистов, главным образом, «новых», смогших раскрепостить себя от трагического для мировой интеллигенции «гипноза левизны».
Почти буквально совпали даже такие детали, как «духовное родство между прогрессивными либералами и поклонниками тирании и ужаса на основе общей левизны» в речи А. Кестлера, «левая вертячка» И. Солоневича, «общие боги» Б. Башилова[170]
и «единая alma mater» в моих статьях. Совпадают и сами политические термины, подвергнутые А. Кестнером глубокому, смелому и объективно-свободному анализу. Эти слова: «право и лево», «социализм», «свобода», «демократия»… бедные, утратившие в наши дни свой смысл слова, пустые орехи с полинявшей, стертой с них позолотой. Даже не погремушки, т. к. в них нечему уже греметь.Но А. Кестлер все же не совсем прав. Подобные слова, принявшие в себя множество, порой противоречивых, значений, теряют каждое из них в отдельности и все вместе, но, взамен их, приобретают одно новое.
Это новое их значение – бессмыслица.
Начнем с политической семантики «права и лева», А. Кестлер называет эти термины «вредным анахронизмом, порожденным парламентами XIX века». Неоспоримо, что коммунисты занимали и занимают в представительных органах мира крайний, «левый» фланг. Неоспоримо и то, что, действуя беспрерывно в «левом» направлении, те же «левейшие среди левых» марксисты построили в Европе и Азии беспримерную по целостности и стройности систему реакционного полицейского государства, об осуществлении каковой не смели и мечтать «правейшие из правых» идеологи XIX в. типа Аракчеева и Меттерниха.
Но коммунисты – крайние «левые». Почему же А. Кестлер считает вредным и ложным все понятие «левизны» в целом? Ведь другие, умеренно «левые» партии, не докатились, вернее, пока еще не докатились до марксистско-ленинско-сталинской реакционности?
А. Кестлер считает весь «левый лагерь» ничем иным, как «эмоциональной ловушкой, лишающей силы сопротивления реакции всех вступивших в него, демобилизующей их в борьбе против реакции «слева» «в силу общей «левизны».
Не об этой ли реакции «слева» пророчески говорил уже много лет назад, сам побывавший в «левом лагере» и ушедший из него, П. Б. Струве?
Но, ведь, «левизна» была синонимом прогресса на протяжении всего XIX века? Она сохраняет это родство с ним и в наши дни, именно в этом ее обаяние, сила ее гипноза. Следовательно…
…Следовательно,
Вывод ясен: чтобы излечить болезнь, нужно, прежде всего, устранить ее причину и лишить питания ее возбудителей. Чтобы успешно бороться с всемирной (а не «русской») коммунистической реакцией, в идейном плане, нужно, прежде всего, подвергнуть полной ревизии все «левые» подъездные пути к ней, всю «левизну» XIX века в целом.
Одним из главных среди этих идейных путей была трактовка термина демократии. «Левизна» XIX века ограничивала ее, эту трактовку комплексом в составе: борьбы с монархией, четырехчленной формулы, партийно-парламентской борьбы и самоопределения наций.