Приближался день Святого Людовика. Король переехал из Марли в Версаль. Накануне этого торжественного дня король устроил парадный обед; но по бледности и исхудалости его лица легко было понять, что борьба, которую король выдерживал в течение трех месяцев, желая доказать, что он еще жив, подходит к концу. И потому к концу парадного обеда король почувствовал себя плохо и у него началась лихорадка. Однако наутро, в день праздника, ему стало немного лучше, и музыканты уже готовились к концерту, получив приказ короля играть приятные и веселые мелодии, как вдруг занавеси в его комнате, поднятые по его распоряжению, вновь опустились, и вместо музыкантов, которых попросили удалиться, туда позвали врачей. Они нашли его пульс настолько плохим, что не колеблясь предложили королю принять причастие.
Тотчас же послали за отцом Ле Телье и известили о случившемся кардинала де Рогана, который, ни о чем не подозревая, обедал в это время у себя дома, в широком кругу гостей, и был крайне удивлен, услышав, что за ним пришли для того, чтобы он причастил короля. Оба поспешно явились; опасность оказалась настолько серьезной, что, не теряя времени, отец Ле Телье стал исповедовать августейшего больного, а кардинал отправился в часовню за Святыми Дарами и послал за приходским священником и елеем для соборования.
Прибежали также два королевских капеллана, которых вызвал кардинал, семь или восемь дворцовых слуг с факелами в руках, два лакея Фагона и один г-жи де Ментенон. Эта маленькая процессия поднялась по внутренней лестнице в покои короля. Госпожа де Ментенон и десяток придворных окружили ложе умирающего, и кардинал де Роган сказал ему несколько слов об этом великом и последнем обряде. Король выслушал его, сохраняя полнейшую твердость, и с необычайно проникновенным видом причастился. Как только он получил гостию и был помазан елеем, все, кто присутствовал при этой церемонии, вышли, и возле короля остались только г-жа де Ментенон и канцлер.
Тотчас же к постели принесли небольшой столик и бумагу, на которой король написал несколько строк: то была приписка в пользу герцога Менского, которую король прибавил к своему завещанию.
После этого король попросил пить; затем, утолив жажду, он позвал маршала де Вильруа и сказал ему:
— Маршал! Я чувствую, что скоро умру; когда меня не станет, отвезите вашего нового государя в Венсен и прикажите исполнить мою последнюю волю.
Затем, отпустив маршала де Вильруа, король призвал к себе герцога Орлеанского.
Принц подошел к его постели; король дал всем знак отойти в сторону и стал разговаривать с герцогом так тихо, что никто не мог слышать его слов. Позднее, утверждая, что в этой беседе, которая велась вполголоса, король изъявлял ему дружбу и уважение и уверял его, что в своем завещании сохранил за ним все принадлежавшие ему по рождению права, герцог Орлеанский приводил следующие собственные слова короля:
— Если дофина не станет, вы будете государем и корона будет принадлежать вам. Я сделал распоряжения, которые счел самыми разумными, но всего предвидеть нельзя, и, если что-либо окажется не так, это можно будет изменить.
Если таковы были слова короля, то представляется странным, что, имея еще на своих губах гостию, он решился произнести подобную ложь.
После ухода герцога Орлеанского король позвал герцога Менского и разговаривал с ним около четверти часа; столько же он беседовал с графом Тулузским. Потом король подозвал принцев крови, заметив их у двери кабинета, но адресовал им лишь несколько слов, обратившись ко всем вместе и ничего не сказав каждому в отдельности, даже вполголоса.
Между тем к королю подошли врачи, чтобы перевязать ему ногу, и принцы удалились; затем, по окончании перевязки, занавески кровати задернули в надежде, что король сможет уснуть, и г-жа де Ментенон перешла в комнату за кабинетом.
Двадцать шестого августа, в понедельник, Людовик XIV обедал в постели, в присутствии всех, кто имел право входить в его покои. Когда со стола убрали, король дал знак присутствующим подойти ближе и сказал им:
— Господа! Прошу у вас прощения за дурной пример, который я вам подавал! Мне следует поблагодарить вас за то, как вы мне служили, равно как и за привязанность и верность, какие вы мне всегда выказывали. Прошу вас проявлять такое же старание и такую же верность по отношению к моему правнуку; будьте в этом примером для всех моих подданных. Прощайте, господа! Чувствую, что я сам растроган и растрогал вас; простите меня за это. Надеюсь, что вы будете иногда вспоминать обо мне.
Потом он позвал маршала де Вильруа и объявил ему, что назначает его гувернером дофина. Вслед за тем он велел г-же де Вантадур привести к нему ребенка, который должен был стать его наследником, и, когда малыша подвели к его постели, произнес следующие слова: