Людовик XVI и Революция

В одиннадцать лет, сделавшись более высоким и более сильным, но по-прежнему оставаясь столь же уродливым, мальчик принимает участие в скачках, которые устраивает герцог де Ниверне, и завоевывает на них награду.

Наградой этой была шляпа. Мирабо одной рукой берет шляпу, другой снимает с себя шапку и, надевая эту шапку, почти новую, на голову оказавшегося рядом подростка, у которого нет ни шапки, ни шляпы, произносит:

— Держи: у меня нет двух голов.

Изложим вкратце десяток писем маркиза и посмотрим, каким, взрослея, становится Мирабо.

«По правде говоря, этот ребенок обещает быть весьма занятным малым. Он только что родился, а уже заметно, что его натура не вмещается ни в какие рамки. Это извращенный, взбалмошный, необузданный и беспокойный ум, склонный ко злу прежде, чем познать его и быть способным на него.

Это гордое сердце, скрытое под рубашкой мальчишки; он обладает необычайной врожденной надменностью, хотя и благороден: это зародыш взлохмаченного фанфарона, жаждущего, прежде чем ему стукнет двенадцать лет, проглотить весь мир.

Это совершенно неслыханный образец низости и полнейшей подлости, это волосатая и забрызганная грязью гусеница, которая никогда не станет бабочкой.

Это умственные способности, память и одаренность, которые поражают, ошеломляют и пугают.

Вместе с тем, это приукрашающее себя пустыми разговорами ничтожество, которое способно пустить пыль в глаза болтливым дамам, но никогда не станет даже и на четверть настоящим человеком, если случайно будет собой что-то представлять.

Короче говоря, на правильном французском языке он вполне может называться исчадием ада, и, как мне представляется, по крайней мере в настоящее время, ему суждено быть всего лишь глупцом, почти неизбежно маниакальным, а вдобавок наделенным всеми гнусными качествами своей родни со стороны матери. Поскольку он посещает теперь большое количество лучших учителей, и все окружающие его люди, от исповедника до соученика, состоят в переписке со мной и осведомляют меня о его поступках, я вижу его подлинную натуру и не верю, что из него когда-нибудь получится что-либо путное».

Все это написано между 1761 и 1763 годами. Но вот Мирабо исполняется четырнадцать лет.

До этого времени против него настроены: его наставник Пуассон, его мачеха г-жа де Пайи, а также старый слуга по имени Гревен, который, непонятно почему, чернит его по любому поводу.

Впрочем, до этого времени он запасается терпением, и одна рука его поддерживает: это рука отца.

Однако мало-помалу эта рука отстраняется от него.

«Пуассон упускает его и не справляется с ним; он не может более ни давать ему волю, ни сдерживать его. Оказавшись в растерянности, я принял половинчатое решение и убедил почтенного Сигре [отставной офицер высокого ранга], масштаб личности и манеры которого ты знаешь, помочь мне; мой сын извлечет из этого самую большую пользу, какую только позволяет его натура, ибо у него, как у некоторых груш, одна часть твердая, а другая мягкая».