Людовик XVI и Революция

Но, каким бы безобразным он ни был, ему дают наставника, как это полагается делать в отношении отпрыска благородной семьи. И вот однажды, проявляя неуместную доверчивость педагога, учитель велит своему пятилетнему ученику записывать все, что придет тому в голову.

Ребенок берет бумагу, обмакивает перо в чернильницу и пишет следующие наставления для собственного употребления:

«Господину мне!

Прошу Вас уделять внимание Вашему почерку и не ставить кляксы в Ваших прописях, как это делаю я; надо быть внимательным к тому, что делаешь, слушаться отца, учителя и мать и не перечить им; не кривить душой, особенно в делах чести; не нападать ни на кого, пока на Вас не нападают; защищать Вашу отечество; не быть злым со слугами и не фамильярничать с ними; скрывать промахи своего ближнего, ибо такое же может случиться и с Вами».

Отец приказал взять эту пропись в рамку, дабы, по его выражению, ребенок, став взрослым, вспоминал, что в пятилетием возрасте на уме у него было только хорошее.

В семь лет он проходит обряд конфирмации.

Во время трапезы, последовавшей за церемонией, ему объясняют, что Господь не может делать ничего противоречивого, вроде палки, не имеющей двух концов.

Мальчик, впервые причастившийся Святых Тайн, на мгновение задумывается.

— Что же тогда есть чудо? — спрашивает он.

— Как это, что есть чудо?

— Ну да, разве это не палка с одним концом?

Бабушка никогда не простила внуку такого ответа и с этого времени предсказывала, что он плохо кончит.

Воспитывать ребенка, бросающего в лицо своим риторам подобные реплики, было занятием нелегким.

И потому метр Пуассон, наставник юного Габриеля, довел себя этим трудом до болезни.

Его болезнь приводит маркиза в отчаяние.

— Как только Пуассон умрет, — заявляет он, — я пущусь в путь, волоча за собой своего сына и не ведая, в какую реку я его брошу!

Однако Пуассон не умер, и господин граф, которого не осмеливаются более называть Габриелем, то есть именем ангела, продолжает расти, дурнеть и метко возражать.

Год спустя, 21 сентября 1758 года, маркиз де Мирабо пишет графине де Рошфор:

«Мой сын, рост которого увеличивается, болтливость усиливается, а лицо становится все безобразнее, находит вкус в своем уродстве и вдобавок разглагольствует до потери сознания. Позавчера мать поведала сыну, что скажет ему вместо любовного признания его будущая жена, и в ответ он выразил надежду, что та не будет судить о нем по лицу.

— А на что, по-твоему, она должна смотреть? — простодушно поинтересовалась мать.

Все кругом рассмеялись.

— То, что внизу, поможет тому, что вверху, — ответил мальчуган.

И все мы рассмеялись еще больше».

Мать оказалась побеждена и стала упрекать сына в том, что он щеголяет остроумием.

— Матушка, — промолвил мальчик, — остроумие подобно руке: красивое или уродливое, оно создано для того, чтобы им пользоваться, а не для того, чтобы выставлять его напоказ.

Впрочем, он кроток и покладист, но не отклоняется от своего пути; говорят, что уже в этом возрасте он начертал себе жизненный план. Его девизом становится девиз греческого философа: «Ударь, но выслушай!»

«При всей своей непоседливости, — говорит маркиз, явно догадывающийся, судя по всем подробностям, которые он дает нам о своем сыне, что тот рано или поздно станет великим человеком, — он кроток и покладист, хотя покладистость его близка к лености. Поскольку, весьма напоминая этим Полишинеля, он целиком состоит из брюха и спины, мне представляется, что он вполне способен использовать прием черепахи: подставлять под удар панцирь».