Ловец акул

— А ты мне так нравишься! Ты похожа на кусочек пастилы!

Она засмеялась.

— Это самый странный комплимент в моей жизни, но спасибо.

— Пошли гулять, ты еще не все странности видела!

— Слушай, я не пойду гулять с человеком, который представляется серийным убийцей.

— Да это прикол, что ты такая, а? Да расслабься, я хороший. Отличный вообще! Ты не пожалеешь!

— Нет! Нет, не пойду гулять! Может быть, потом.

Но трубу-то она не положила, значит, поговорить ей хотелось.

— Одиноко тебе там, а, зефирочка?

— Да нет, восемь девчонок в двухкомнатной квартире.

— Я и пять китайцев в общажной комнате на три койкоместа не хочешь? Точно одиноко тебе, по сравнению со мной, отвечаю просто.

Она снова засмеялась. Флирт — это прикольно, как простенькая игрушка, нажимаешь на кнопочки, если она от этого смеется вместе с тобой — играет веселенькая, пиликающая музыка, проходишь на следующий уровень.

— Ладно, — сказал я. — Сжалюсь над тобой. Сейчас перескажу тебе один очень прикольный стишок. Я бы прочитал, но это за книгой надо на этаж подниматься. Но сюжет там прикольный, ты не заскучаешь.

В общем, проговорили мы с ней всю ночь, но казалось, что и еще больше. Я узнал, что Люси Карпенко из Харькова на самом-то деле врач-терапевт, хотела пойти в офтальмологи, ну, в глазные, короче, но тут все ебнулось, и пришлось идти в торгашки, чтобы прокормить маму и маленькую сестру. Обычная история, прям как у всех. У меня тоже похожая, только я вот звезд с неба никогда не хватал.

— Я вообще-то пойду доучусь, — сказала Люси. — Как все успокоится. Я очень хочу.

Несмотря на свою сладкую, ангельскую, конфетную внешность, Люси была очень серьезной девочкой. Между прочим, диплом у нее был красный, как кровь, но жизнь такая штука. Никогда не угадаешь, пригодятся тебе твои мозги или нет.

Люси надавала мне советов по лечению моей застарелой простуды, и я принял их с благодарностью. Никому в огромной Москве и даже во всем мире не было дела до того, что я простужен, а ей — было.

Люси сказала:

— Обязательно ешь что-то кислое или соленое, это ослабит боль в горле. Кроме того, тебе нужны антибиотики. И, вообще-то, по-хорошему сходи ко врачу.

— Ну, я к тебе приду.

— Я не врач, у меня просто диплом есть. Я потом стану врачом, а пока иди к настоящему врачу. В поликлинике.

— Так у меня регистрации нет. Скажут, пиздуйте в свое село и там лечитесь навозом конским, а?

— Температуру сбивай только, когда переползет за тридцать восемь, понял? — продолжала она, почти меня не слушая. Голос у Люси был очень важный, и я представлял, как она оттопырила пухлую нижнюю губку, моя требовательная отличница.

Еще мы поговорили о ее сестре и о моем брате.

— Она очень-очень милая, такая смешная. Ей сейчас двенадцать. Очень умная и смышленая. Такая лисья мордочка — вся в маму. Всегда мне пишет, знаешь, "милая моя, самая дорогая на свете Люси, привет!". Трогательно, сил нет!

— Мой брат недавно говорил только "хм" пятнадцать минут подряд. Я думаю, что "хм" — это я. А ты как думаешь?

— Думаю, брат у тебя зануда.

— Ага, однорукий причем. У него вообще много недостатков.

Я заржал, а она такая:

— Нельзя над этим смеяться.

Ну и ля-ля тополя, пятое-десятое, целую лекцию мне прочитала про то, как надо относиться к инвалидам. Смешная она была, сил нет. Я даже устыдился, ну, чуть-чуть, разве что. И от стыда рассказал ей свою историю охуительную, про батю-летчика, который разбился. Почти что правда, не? Она мне так посочувствовала, я аж ощутил, как сердце к сердцу потянулось.

— Ну, да, ну да, — сказал я. — Нет, ну мы живем дальше, как можем. Жалко, конечно, но судьба, значит, ему такая была.

Что-то мы смеялись, шутили, обсуждали какое-то кинцо, книжки, она мне сказала, что любит пьесу "Добрый человек из Сезуана", и я это записал на ладони, чтобы прочитать, я ж с ней говорить обо всем хотел. Будь моя воля, я бы ей всю свою жизнь разложил, кожу б снял, потом мясо, потом косточки бы расколол, чтобы она меня всего увидела. Страничку бы за страничкой она меня читала, но наскучит же. А наскучить я не хотел.

Спина у меня страшно затекла, я сидел фактически не меняя позы, неподвижный, как мумия, и очень торжественный. Договорились, в конце концов, уже ближе к рассвету, до какой-то мути. Она мне рассказывала, как боялась первого секса, а я ей кое про что совсем другое.

— Мне с батиной смерти ужасно интересно про нее. Про смерть-то. Это как был человек, а потом он исчезает, но тело-то остается. И вот в этом теле уже никого нет, а остальное — все то же. Как будто в порядке. У меня ощущение, что это как-то противоестественно, как-то даже невозможно, но так есть, почему-то. Не знаешь, почему?

— Я врач, конечно, я знаю, почему.

— Почему?

— Энтропия растет.

— Это ж физика.

Мы помолчали, а потом я добавил:

— В общем, ну как же это может быть: исчез человек, исчезли книжки, которые он читал, его детство, его, там, не знаю, таланты, его шуточки, а осталась вместо него вещь. Пустая машина. Да? Нет, разве?

— Ты не очень нормальный, — сказала Люси, но предрассветная странность нашего разговора заставила ее отнестись к этой теме серьезно.