Лучшая подруга Фаины Раневской

Дорогая Павла Леонтьевна!

Если действит‹ельно› Месхетели[18] заинтересован, и «горячо», чеховской пьесой (остается странным его умолчание при последн‹ей› со мной встрече), то об этом нужно с ними договориться и устно – подробно, и письменно – формально. Без этого к работе приступать нельзя. Числа от 19-го до 25 я буду в Москве, по-видимому, буду видеться с Месхетели, и, надо полагать, будем договариваться.

Что касается задания работы Вам, чтобы Вы делали что-н‹ибудь› сейчас, до серьезного обсуждения замысла театром и в частности и в особенности Ю‹рием› А‹лександровичем› ‹3авадским›, тоже трудно. Да и есть ли у Вас под руками весь нужный Чехов. Я сейчас чувствую опасность громоздкой, плоской и прескучной инсценировки. Вот как это преодолеть!

Если хотите, попробуйте подобрать по соответствую‹щим› рассказам («Моя жизнь», «Дом с мезонином», «Скучная история», «Хорошие люди», «Случай из практики») сцены и явления с главной героиней – Лизой или как ее (по «Случаю из практики»), посмотрим, как это может выглядеть.

Главное – необходимо, чтобы до разговора Ю‹рий› А‹лександрович› ознакомился со всеми захватываемыми расск‹азами› Чехова. Иначе не о чем с ним будет говорить.

Кланяется и целует Вас Л‹ариса› И‹вановна›.

Тоже и я.

Ваш К. Тренев 11. VII-34 г.

Удивительная отзывчивость и внимание были отличительными свойствами натуры Константина Андреевича. Он откликался на всякую просьбу. Будучи очень занят работой над новой пьесой, загруженный общественными делами в Союзе писателей, Константин Андреевич, по просьбе одной актрисы, согласился написать ей скетч.

Со всей добросовестностью и горячностью принялся он за работу. Через несколько дней на телефонный призыв Константина Андреевича явилась обрадованная актриса за скетчем. Константин Андреевич развернул перед удивленной актрисой план очень занимательной своеобразной четырехактной комедии.

Прочитывая некоторые сцены, он говорил: «Не знаю, как вам, а на мое ухо – смешно». На просьбу актрисы сократить, сжать все четыре акта до одной сцены на 18–20 минут Константин Андреевич, пряча в ящик стола черновики, полусердито, полушутя проворчал: «Я вам не гений, чтобы писать скетчи».

В моей памяти Константин Андреевич сохранился как человек ласково-насмешливый, обладавший великим даром – юмором. Таким он мне чаще всего вспоминается. Но не всегда я видела его таким. Пришел он как-то ко мне в день 1 Мая, и я сразу заметила, что он был в необычно приподнятом состоянии. «Что с вами, Константин Андреевич, вы какой-то необыкновенный?» – «Сегодня у меня вдвойне светлый праздник, – ответил он, – я принял духовную ванну – был у A. M. Горького, беседовал с ним».

И второй раз мне удалось наблюдать его преображенным. Константин Андреевич праздновал получение правительственной награды – ордена. В клубе писателей был устроен банкет. Приглашены были некоторые писатели, критики, знакомые и близкие друзья. Константин Андреевич встречал всех как гостеприимный хозяин, был, как всегда, прост и ласков, но по-особенному серьезен.

Торжественно-спокойный, он слушал хвалебные речи с застенчивой улыбкой, поглаживая усы одной рукой.

В последний раз я видела его во время войны, кажется, за год до его смерти. Осунувшийся, постаревший и озабоченный, он зашел ко мне по дороге в Союз писателей. На мой вопрос, над чем он работает, он неохотно отвечал: «Чиню, исправляю для Малого театра…» Я напомнила ему о нашей начатой работе по Чехову. Близилась годовщина смерти Чехова. «Неплохо было бы возобновить работу над „Чеховиадой“ к 40-летней годовщине со дня смерти Антона Павловича», – предложила я. Он грустно махнул рукой: «Некогда, да и нездоров я».

Через год в Союзе писателей стоял гроб, был траурный митинг, и мы оплакивали дорогого нам человека и всеми любимого большого писателя.

Глава XVIII