Высокоуважаемая Павла Леонтьевна!
С большим прискорбием душевных сил, хотя мне это и очень неприятно, должен известить Вас, что в Комитете по делам искусств начато дело по обвинению Вас в оскорблении, нанесенном Вами одному из самых блестящих драматургов. Каковое оскорбление выразилось в демонстративном сего лице бойкоте при известном Вам приезде Вашем в Москву.
Как истинный Ваш доброжелатель, побуждаемый душевным движением, сообщаю, что дело это Вами может быть потушено одним из двух Ваших поведений: либо не позднее завтрашнего дня положить в дупло старой липы на берегу известной Вам речки Ольховки 500, в крайнем случае 100 рублей в конверте с надписью «неизвестному», либо же – навестить оскорбленную Вами светлую личность в санатории КСУ, предварительно позвонив ему, в крайнем же случае – назначив ему свидание на одной из поэтичнейших скамеек в тенистой аллее волшебного кисловодского парка.
Срок на размышление и ответ – 23 часа.
Если вздумаете обратиться за защитой к милиции или к Вашему влиятельному зятю[17]
, то имейте в виду, что в милиции меня и без Вас знают, а у Вашего любезного зятя я 3-го дня занял под новую пьесу 31 рубль и считаю: сквалыга! На такое дело мог бы и полсотней рискнуть. За угощение я уж не говорю.Встретившись с Константином Андреевичем, я, смеясь, его упрекала: «Что за детский розыгрыш! В первую минуту мне было даже неприятно, пока не догадалась, что это вы… А еще прославленный писатель!..»
С серьезным хмурым лицом он спокойно ответил: «Так вам и надо. Приехала в Москву – не известила. Узнаю – она в Кисловодске. Какое невнимание. Вот за это и получайте!» – И поглаживая, по своей привычке, рукой верхнюю губу, улыбался в усы, довольный, что удачно пошутил…
Как-то раз в разговоре с Константином Андреевичем я с нежностью и обожанием вспоминала А. П. Чехова, говорила о том, какой творческий восторг я всегда испытывала, играя Нину Заречную в «Чайке», Ирину в «Трех сестрах», Аню и Раневскую в «Вишневом саде». Совершенно неожиданно Константин Андреевич предложил мне помогать ему в работе над задуманной им инсценировкой чеховских рассказов. Он тоже любил Чехова и хотел создать пьесу, как он называл – «Чеховиаду», широко охватив чеховскую Русь – чиновную, обывательскую, крестьянскую. Я с восторгом приняла его предложение. Он составил план, нашел сюжетный стержень, то есть главный рассказ, в который включались бы другие рассказы, объединенные единой мыслью – показом России времени Чехова.
Квартирные условия как у меня, так и у него были совершенно не подходящими для такой работы, и он предложил встречаться в музее Малого театра. К сожалению, наша работа над Чеховым, горячо начатая, скоро прекратилась. Летом он мне писал по поводу «Чеховиады»: