Луна команчей

Как только Айниш Скалл был надежно закрыт в клетке из ветвей мескитового дерева, Тадуэл подошел и предложил разрезать ремни, которые стягивали руки и ноги. Кроме того, Скалла раздели донага.

И связывание, и раздевание были унижением, которое ему не нравилось, хотя он сохранял бодрое настроение.

— Придвиньте ноги поближе к решетке, и я освобожу их, — предложил Тадуэл. — Затем я освобожу ваши руки. Вы не сумеете ловить голубей связанными руками. Вы умрете от голода через десять дней, а это не то, чего он ждет. Когда он подвешивает человека в клетке, то надеется, что тот продержится некоторое время.

— Мне никогда слишком не хотелось голубей, — ответил Скалл. — Я думаю, что научусь любить их, если нет ничего иного.

— Мексиканец, которого мы подвесили с этого утеса, однажды поймал орла, — сказал Тадуэл. — Но орел победил. Он выклевал ему один глаз.

— Я заметил, что вы мигаете, сэр. Что с вами случилось? — спросил Скалл. — Воробей вас достал?

— Ничего. Я просто родился мигающим, — сказал Тадуэл.

На оскорбление, как Скалл и ожидал, он не отреагировал.

— Но вы не родились в Мексике, — сказал Скалл. — Вы говорите как человек, который, вероятно, родился в Цинциннати или поблизости.

Тадуэл был поражен. Как этот человек узнал об этом? Он и правда родился на реке Кентукки, недалеко от Цинциннати.

— Вы правы, капитан. Но как вы догадались об этом? — спросил Тадуэл.

— По вашему сочному выговору, — сказал Скалл.

Он улыбнулся человеку, надеясь усыпить его внимание. Скала, с которой они собирались спустить его, казалось, уходила вниз на целую милю. Как только они спустят его, судьба его будет решена. Он будет висеть в пространстве, разглядывая половину Мексики, пока не замерзнет или не умрет от голода. Он не желал висеть там много дней или недель, выживая благодаря случайной птице, которую он мог хватать через решетку. Аумадо, старый майя, пришедший на север, чтобы охотиться на невежественных людей, белых и смуглых, оказался невосприимчивым к очарованию Гарварда. Но Тадуэл, мигающий человек, не казался чрезмерно умным. Если Скалл продолжит говорить, то он может все же одурачить его и заставить совершать ошибки. Он покорно держал ноги около решетки, и Тадуэл освободил его лодыжки.

Следующими были его запястья, и здесь был шанс.

Тадуэл выглядел озадаченным, когда Скалл упомянул сочный выговор. И правда, у него был носовой голос с небольшой сочностью.

— Да сэр, я часто воспевал дев Огайо — некоторые из них, возможно, не совсем были девами в те времена. Шлюхи в прекрасном городе Цинциннати много раз усыпляли меня колыбельной. Вы слышали эту старую мелодию, сэр? — Скалл запел старую балладу Барбары Аллен:

«В городе Лондоне, где я родился,

Была белокурая девица, живущая...»

Тадуэл кивнул. Кто-то в его жизни давно пел ту песню, бабушка или тетя, он не был уверен. Он на мгновение забыл, что капитана Скалла собирались подвесить до тех пор, пока он не умрет. Песня породила в нем воспоминания, мысли о матери и сестре, напомнила о тех временах, когда у него была более спокойная жизнь.

Пока Скалл пел, он держал руки близко к прутьям решетки так, чтобы Тадуэл мог перерезать ремни из сыромятной кожи. Он напевал тихо, так, чтобы Тадуэл наклонился вперед, когда резал ремни. В тот момент, когда ремни ослабли, Скалл захватил запястье Тадуэла и сломал его сильным ударом о решетку из мескитового дерева.

Нож упал в клетку: у него появилось оружие. Тогда он схватил Тадуэла за горло и, подтянув его близко к клетке, сумел дотянуться второй рукой и вырвать из кобуры револьвер Кольта. Теперь у него было два оружия. Он хотел сэкономить патроны, задушив Тадуэла, но тот оказался слишком силен. Прежде, чем Скалл сумел схватить Тадуэла за горло второй рукой, последний вывернулся, заставив Скалла пристрелить его, и звук эхом разнесся по Желтому Каньону.

Четыре темных человека, которые должны были опустить клетку, сразу схватили свои мачете и затрусили прочь. Аумадо все еще возвращался в кратер, где продолжалось пиршество, чтобы ждать на своем одеяле. Он услышал выстрел.

— Ну вот, дурак из Цинциннати, я пел тебе о смерти, — сказал Скалл.

Его положение существенно улучшилось. У него были нож и револьвер с пятью патронами. С другой стороны, он был в непрочной клетке наверху пятисотфутового утеса, и он был гол.

Клетка из мескитового дерева были связана сыромятными ремнями. Скалл начало рубить их, но нож был тупым, а сыромятная кожа тверда как сталь. Лошадь Тадуэла стояла рядом. Если бы он мог легко резать, у него мог бы быть шанс, но сыромятные ремни были столь тверды, и нож настолько туп, что потребовался бы час, чтобы освободиться, а у него не было часа.

— Ты, проклятый дурак, почему ты не наточил свой нож? — сказал Скалл. — Мало того, что у тебя голос из Цинциннати, у тебя еще и проклятый слабый ум из Кентукки.

Это раздражало его. Он сотворил чудо, убив того, кто захватил его в плен, и все же он не был свободен.