Лунатики

За два года до описываемых событий, католический Канцлер Баварии, Херварт фон Хохенбург, философ-любитель и покровитель искусств, запросил у Кеплера (среди иных астрономов) его мнение по определенным хронологическим проблемам. Это было началом продолжающейся всю жизнь переписки и дружбы между этими двумя мужчинами. Херварт тактично заявил о своем интересе в защите математика-протестанта, высылая собственные письма к Кеплеру через посланника Баварии при дворе императора в Праге, который переправлял их отцу капуцину при дворе Фердинанда в Граце; и он же проинструктировал Кеплера пользоваться для ответов теми же каналами. В своем первом письме к Херварту (от 12 сентября 1597 года) Кеплер с восторгом пишет "Ваше письмо произвело такое впечатление на некоторых людей в нашем правительстве, что мою репутацию в их глазах уже никак не возвысит".

Все делалось с великой тонкостью; но в последующих случаях католическое и, в особенности, иезуитское влияние в отношении благополучия Кеплера было даже более активным и открытым. Этому благоприятному для ученого заговору, похоже, можно найти три объяснения. Во-первых, до какой-то степени ученые все еще считались священными коровами посреди сумятицы религиозных споров – можно вспомнить как встречали Ретикуса в католической Вармии, когда действовали эдикты епископа Дантиска против лютеранской ереси. Во-вторых, иезуиты, идя вслед за доминиканцами и францисканцами, начали играть ведущую роль в науке и – в особенности – астрономии, не говоря уже о том, что это давало возможность их миссионерам в далеких странах вызывать огромное впечатление, предсказывая затмения и другие небесные явления. И наконец, Кеплер и сам не соглашался с некоторыми моментами лютеранских доктрин, что позволяло его друзьям-католикам надеяться – пускай и напрасно – что ученого еще удастся обратить в "истинную веру". Но вообще-то Кеплера отвергали клирики обеих воюющих церквей, которые со своих амвонов вопили друг на друга словно торговки рыбой или же будто его родители и родичи в доме старого Себальда. Его личное отношение было таким же, как и у вежливого епископа Гизе: "Я отказываюсь драться"; и он же частенько шел на компромиссы. Тем не менее, он отказался примкнуть к другой стороне, даже когда его отлучили от собственной церкви, как мы еще услышим; когда же он сам начал подозревать о том, что Херварт рассчитывает на его обращение в католицизм, Кеплер написал ему:

Я христианин лютеранской веры, которой меня обучили мои родители; я и сам принял ее, неоднократно исследовав основы этой веры, ежедневно задавая вопросы, и я с ней и остаюсь. А вот лицемерию я никогда не обучался. К Вере я отношусь искренне и никогда с этим не играюсь.

Это было вспышкой человека очень цельного, но которого заставляли плыть в бурных водах своего времени. Он был настолько откровенен в вопросах религии, как позволяли ему на то обстоятельства; в любом случае, любые отклонения от прямого пути были, возможно, не крупнее отклонений его орбит от пяти божьих совершенных тел.

Итак, в отношении Кеплера было сделано исключение, и в октябре 15999 года ему позволили вернуться из изгнания. Поскольку школа его была закрыта, большую часть своего времени он посвятил размышлениям над гармонией сфер; тем нее менее, ему было известно, что милость была оказана лишь временно, так что дни его в Граце сочтены. Тут он погрузился в страшную депрессию, еще более усиленную смертью своего второго ребенка; в августе 1599 года в переполненном отчаяния письме он просит Маэстлина оказать ему помощь в нахождении работы дома, в протестантском Вюртемберге.