Лунные кружева, серебряные нити

Сидя на деревянной лавке в кухне, я начинала волноваться. Данияр определённо задерживался. Уже давно стемнело, вдруг заблудился? Выйдя за ворота, я пару раз прошлась взад-вперёд по широкой улице. Стоило мне вернуться во двор за Инеем, чтобы отправится на поиски, как позади раздался глухой топот копыт.

— Данияр! Где тебя носило? Тебя только за смертью посылать!

— Я уже в который раз убеждаюсь, что названия не зря даются и, по большому счёту, себя оправдывают. Тут такие продуманные люди живут, — запыхавшийся, он спрыгнул он с Котлеты, — приехал я к этой Диляне, а она, мол, говорит, что отдаст за мешок зерна, и давай объяснять, где сын живёт. Я туда, а этот прохиндей сначала косу просит, что у приятеля оставил. Приятель тоже не лыком шитый — опять-таки бражку подавай. В общем, мне это дело надоело, я у него косу отобрал — ту не ту — не знаю, и повёз. Так он еще вслед орал, что разбойники его грабят и собаку спустил. Пока туда, пока обратно, хорошо, что не пешком…

— Так привёз то, что дед просил?

— Привёз. Тоже отобрал, если честно.

— Вот и молодец. С тобой уже можно на большую дорогу выходить.

— Это зачем?

— Грабить богатых, чтобы поить бедных. Пойдём в дом, я уже на ходу засыпаю.

Дедуля так обрадовался, что даже разрешил нам спать за ширмой, на кровати с пуховой периной, и принялся накрывать на стол, бегая со свечкой из кладовки в погреб и обратно.

Утром, когда мы уже собирались уезжать, вернулась его законная супруга, бойкая востроносая старушка.

— Ах ты, юродивый! — заметила она на столе пустую бутыль. — Я ж Диляне сказала, чтоб ни-ни! Откель взял, паразит?

— Откель-откель, люди добрые угостили, — судя по блаженной улыбке, дедуля находился в прекрасном настроении. — И не ори на меня, стара дурая… Вишь, я стёклый, как трезвышко… и-ик, ой.

— Ах, вы, мерзопакостники! — она гневно сверкнула глазами в нашу сторону. — Собутыльники проклятые, ещё и молодуху приволокли! Ну, я вам покажу! — потянулась она за метлой.

— Не нужно нам ничего показывать, в другой раз поглядим, — я закончила составлять многоэтажный бутерброд из хлеба, сыра и зелени и вышла на улицу.

Данияру, похоже, так же было сиренево, кто там чего думает. Переночевали — и в путь. Не самый худший вариант.

ГЛАВА 18

Весела я, весела — меня любят два села!

(из народной галтийской песни)

Этот денёк выдался на диво тёплым и солнечным. Я даже одела свою давнюю широкополую шляпу, чтобы не обгореть. Телег, всадников и даже обозов встречалось великое множество, поселища тоже частенько мелькали на нашем пути.

На очередном привале Данияр подрался с Котлетой. Точнее, она его тяпнула, подкравшись, как всегда, исподтишка, а он не выдержал и, разозлившись, дал ей сдачи. Мне пришлось их разнимать, мирить, успокаивать и жалеть всех вместе и каждого в отдельности.

До заката было еще далеко, но мы уже совсем выбились из сил и решили остановиться в небольшом поселище, окружённом берёзовой рощицей. Спешившись у бревенчатого колодца с аистом, решено было напоить лошадей. Здесь же, рядышком, расположился небольшой домик с соломенной крышей, к которому я сразу и направилась.

— Тётенька, тебе чего? — из-за забора выглядывала растрёпанная девчушка лет шести в расшитой васильками рубахе.

— А мама дома?

— Мамка в поле. Позвать?

— Нет, не нужно. Я в другом месте поищу.

— А что ты потеряла? Давай и я поищу. Ой, какая у тебя лошадка красивая! Можно погладить? — она вышла из-за калитки, круглые тёмные глазёнки светились от восторга.

— Можно, — я подняла её на руки, чтобы та смогла погладить Инея.

— Тойка! А ну быстро двор, подметать иди, ослушница! — раздался со двора женский голос, и вскоре у забора показалась дородная пожилая женщина:

— День добрый. Вы к кому? Ежели к Владеку, так он вчерась в Озерки уехал. А на завтра уже занят — у Самойловихи косить будет.

— Нет, мы просто ночлег искали.

— Путники, значит? А денег сколько дадите?

— Не знаю, сколько попросите. А хотите — полечить могу, я — ведунья.

Пока женщина раздумывала, я не спускала глаз с девочки, пытающейся дотянуться до кусачей Котлеты.

— Бабушка, погляди, какая лошадка! Хочу такую!

— Ладно. Входите, разберёмся, — после недолгих раздумий женщина распахнула калитку. — Ведунья — это хорошо.

Ой, зря я это сказала, ой, зря! Целый вечер мне пришлось обследовать всю семью. Из больных в доме оказалась только молодая мать Тойки — её часто мучили боли в правом боку. А вот бессовестная бабушка пользовалась мною по полной:

— И сердце, сердце проверь! В порядке? Быть того не может! А кишки? Как это, всё хорошо, если только вчерась прихватывало?

— Бабушка, так ты вчерась сливами объелась.

— Тойка, не мешай! Не спорь с бабушкой! И колено у меня взимку болело, глянь-ка и его!

Затем выстроилась очередь из родственничков, которые не желали покидать дом до самой ночи, жалуясь, кто во что горазд.

Наконец, выпроводив последнюю тётеньку — племянницу сводной сестры двоюродного дядьки по материнской линии, мы улеглись на расстеленные в кухне одеяла и вырубились.

На заре Данияр разбудил меня: