Лунные кружева, серебряные нити

— Проходите в дом. Или под дождём мокнуть нравится? Чай, не грибной, не вырастешь!

Мы последовали за ним по скрипучим ступеням.

— Есть хотите?

Я покачала головой:

— Уже в корчме были.

— Наслышан.

— А где можно переодеться и одежду просушить?

— А вон, в светлицу идите, там у меня натоплено. Дождь уж второй день не кончается, а я сырость не люблю…

В просторном покое было душно, в камине потрескивали поленья, отбрасывая блики на тёмный дубовый пол. Тут мы и вспомнили, что вещи остались там же, где и лошади — у корчмаря. За ними отправился Данияр. Я же застелила высокую кровать с кованым изогнутым изголовьем грубым, но чистым постельным бельём, отчего-то пахнущим костром, затем сбросила с себя всю отсыревшую одежду, поставила мокрые башмаки поближе к огню и с головой забралась под мягкое одеяло, чувствуя, как от тепла краснеют щёки. Полежу, погреюсь немножко, пока Данияр принесёт сухую одежду…

Разбудили меня уж слишком навязчивые поцелуи в плечо, а затем в шею и ухо.

— М-м, Данияр, ну мы же здесь не одни. И вообще, мне щекотно, — дёрнула я плечом.

Но приставания не прекратились.

— На три пушки два канонира. Заряжают, стреляют. Солдаты охлаждают и чистят, а матросы вообще никакого отношения к пушкам не имеют, — услышала я за стенкой голос Данияра.

Один момент… если Данияр там, то кто же тогда здесь? Я стала потихоньку поворачиваться, сжимая руку в кулак.

Лопоухий, дурашливый щенок тыкался мне в шею розовым носом, виляя куцым хвостом.

Я засмеялась и положила его на себя, поверх одеяла.

— Какой милашка, — погладила я мягкую спинку. — И как ты сюда забрался?

Стоило мне заговорить, как дверь приоткрылась, и заглянул Данияр:

— Проснулась? Вечер уже. Что ночью делать будешь?

— Тебе не дам поспать.

— Уже испугался. Смотри, поймаю на слове, потом не отвертишься, — он притворил за собой дверь и уселся на кровать, придвигая ко мне кожаный кофр с нашей одеждой. — Кастусь уже баню растопил, пойдём. У меня даже кости промокли от этой сырости.

— Жарко чересчур. Нужно сказать, чтобы дров больше не подбрасывал, голова будет болеть, если в такой духоте спать. А лошадей ты привёл?

— Расседлал и сена дал. Корчмарь там соскучился уже, на ужин зовёт. У него сейчас людно — все пьют, никто не ест.

— Фу, сам пускай доедает свои двухнедельные запасы. Посмотри, какой забавный щеночек! — сунула я ему в лицо пёсика, который тотчас же лизнул Данияра в нос. — Давай и мы дома заведём кого-нибудь?

— Ага, пожалел я однажды мокрого грязного щеночка, притащил к нам домой, а из него потом такой телёнок вымахал, что пришлось его твоим родителям сплавить, он у нас мебель от радости переворачивал и нас с кровати сбрасывал. Поднимайся, Кастусь нам чаю травяного с собой налил, уверил, что полезно.

Я даже не стала спрашивать, какие травы в него входят, ведьмаку-то виднее.

Выйдя из бани, расположившейся за домом, почти у самого леса, я плотнее укуталась в плащ. Погода совсем испортилась: промозглый ветер трепал и без того влажные волосы, и дождь заметно усилился. На крылечке, ютясь под крышей и поджав мокрый хвост, хрипло мяукала чёрная кошка. Я приоткрыла дверь и легонько подтолкнула её ногой, помогая преодолеть её нерешительность.

— Блошка, ты уже тут? Что, заболела? — раздался из кухни громогласный голос хозяина. — Она у меня всё время по лесу шарится. На, иди, ешь! Ну а тебя как звать-то, красна девица? Ужас, до чего красна.

— Ладомира, — я почувствовала, что еще больше краснею.

— А я — Кастусь, — он не переставал помешивать булькающее в котелке кушанье. — Как тебе веники мои дубовые?

— Не знаю, не люблю такой экзекуции.

— Ну и зря. Полезно. А Данияра где потеряла?

— Дорогу знает, найдётся, — я наблюдала, как он накрывает на стол, гремя глиняной посудой. — Я помогу?

— Свечки вон зажги, темнеет на дворе, — Кастусь указал на кованый, с завитушками в виде листьев, канделябр.

— Вы один тут живёте?

— Один. Если не считать Блошку и Опупения.

— Кого?

— Щенка. Я его кратко кличу м Пенёк, он свою кличку оправдывает. В Весниже купил, обещали, громадным волкодавом вырастет. А то волки совсем стыд потеряли — зимой даже к самой хате подбираются. В один сильно морозный год трёх овец утащили, у нас тогда с жёнкой хозяйство немалое было.

— А где сейчас ваша жена?

— Да уж двенадцать лет, как в иной мир отправилась.

— Простите, я не знала…

— Дочка осталась. Замуж в Златоселище вышла. Навещают меня частенько, особенно, когда деньги нужны.

Я улыбнулась.

— Ну, а я не против. Плох тот родитель, который не дорастит своё дитя до старости, — Кастусь снял с огня дымящийся котелок, поставил его в центр стола на деревянный кругляш, и потянулся за поварёшкой.

Скрипнула дверь, и в кухню ввалился весёлый и румяный Данияр:

— Эх, жаль, что дождь, я бы до речки пробежался — окунуться.

— Я тоже так раньше делал, пока к купающимся бабам случайно не нырнул. Вот визгу-то было! — звучно рассмеялся Кастусь, ставя на стол высокий кувшин с изогнутой ручкой. — Вот, попробуйте, квас собственного производства. Блошка! А ну, брысь со стола, наглое ты создание!