Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза

Чтобы получить своё художественное переживание от Кранахов и Беллини, от Мантеньи с ван Эйком, от Босха с Дюрером, от интарсий Лотто, “Грозы” Джорджоне, картин Пивоварова, стихов Мандельштама и прозы Набокова, совершенно необязательно быть Знайкой, правильно ловящим все намёки, откопавшим в траве все ключи. Глядя на “Двух венецианок” Карпаччо, незачем знать, что это всего лишь фрагмент доски, распиленной на

4 части, две из которых утрачены, а третья хранится в Малибу, в 

12 часах лёту от музея Коррер. И Джон Рёскин, и Пётр Вайль прекрасно без этого знания обошлись, обожествляя картину. Хотя, спору нет, знать об этом и полезно, и интересно.

Христианство, в контексте которого создана лучшая на свете живопись, поэзия и архитектура, учит нас скромности. Давайте согласимся, что мы в состоянии оценить то, что мы не умеем разъять на скрытые смыслы (и так ребёнок, распатронив куклу, рыдает, обнаружив в ней труху – а ведь трухой, пусть даже сияющей, будет большинство наших успешных разгадок и “Грозы” Джорджоне, и “Клеветы” Беллини). Согласимся, что мы способны восхититься, замереть, впитать в себя, полюбить, даже перевоспитаться в чём-то, не разгадав предложенного ребуса (может, и вовсе не сознавая, что кто-то тут с нами в угадайку играл). Нам же самим проще будет от такого сознания. Даже если сами мы не христиане ни разу, а просто пользователи чужих эстетических достижений. Даже если для кого-то из нас Пивоваров – это “Чёрная курица” и “Оле Лукойе”, родом из детства, а Кранахи с Брейгелями – пересобранный Дюрер, разлохмаченный Мемлинг и подгримированный Босх. Всё это, на мой вкус, совершенно лишнее знание, когда пытаешься сделаться частью картины (или сделать картину частью себя). Искусствоведы вправе со мной не согласиться, но я напомню, что во времена Кранахов и Босха, Мемлинга и Брейгелей, Беллини и Мантенья никаких искусствоведов не существовало, доски и полотна писались вообще не для них.

Зрителей у картин Высокого Возрождения было ровно трое: Заказчик, Лох и Господь Бог. Заказчик покупал картину (или туалетный столик) в частное собрание, держал дома, наслаждался, мог снимать работу со стены, вертеть в руках, приближать к глазам, узнавать себя в персонаже. Во многих случаях он формулировал техзадание или требовал последующей правки. Господь Бог видел картину ещё в ту пору, когда она не была написана, Он знал её замысел, мог оценить соответствие результата задумке – и тоже порой вносил Свою правку на разных стадиях. А Лох во все времена имел и имеет дело лишь с конечным продуктом. Даже если этот Лох начитан, эрудирован, облазил все музеи Европы и собрания Америки. Всё равно он – Лох, а не Господь Бог и не Заказчик. Мы – тот самый Лох и есть. И это нисколько не умаляет нашу способность нахождения себя внутри картины Кранаха, Беллини, Пивоварова. Или нахождения этой картины внутри себя.