Майор Вихрь

Судьба разведчика... Касабланка, ночные кабаки, танцовщицы, которые в перерыве между любовью курят, лежа на спине возле усталого генерала, и между делом спрашивают его о секретах в генеральных штабах; алюминиевые аэропланы и трансатлантические перелеты для переговоров за коктейлем с финансовыми магнатами; конспиративные явки в таинственных коттеджах с двойными стенами; лихие похищения чужих офицеров; толстые пачки новеньких банкнот в шершавых портмоне; любовь острогрудых флегматичных блондинок; трескотня стальных от крахмала манишек на раутах и дипломатических приемах, легкая — за чашкой кофе — вербовка послов и министров... Боже ты мой, как же все это смешно, если бы не было глупым и — в этой своей глупости — безжалостным по отношению к людям этой профессии.

А вот так лежать в сене и слушать, как бьют девочку и заставляют ее ложиться на землю, а ты затаился в сене, и тебя раздирают долг и сердце, разум и порыв — тогда как? А если приходится шутить с человеком, смотреть ему в глаза, угощать его обедом, но знать, что сейчас, после этого обеда, когда вы вместе пойдете по ночной улице, ты должен будешь этого твоего доброго знакомого убить как врага? А ты бывал у него в доме, и знал его детей, и видел, как он играл с годовалой дочкой... Как тогда? А если ты должен спать с женщиной, разыграв любовь к ней, а в сердце у тебя другая, та, единственная. Тогда как? А если можно сказать на допросе только одно-единственное «да», а отвечать нужно «нет», а за этим «нет» встает камера пыток, отчаяние, ужас и безысходность, а потом длинный коридор, холод, плиты, в последний раз небо, в последний раз снег, в последний раз взгляд, в последний раз люди — пусть даже те, которые выстрелят тебе в затылок, но все равно люди, которые в самый последний миг могут стать вдруг близкими-близкими. Только потому, что они последние люди, которых ты сможешь видеть на земле! Тогда как?!

Где-то совсем рядом заурчал автомобильный мотор. Скрипнули тормоза, хлопнула дверь, и Вихрь услышал немецкую речь:

— Перестаньте, болван вы этакий! Что это за скотство — бить женщину!

Потом этот же человек мягко произнес:

— Я приношу вам извинения за это безобразие, девушка. Пожалуйста, садитесь в машину!

Ане перевели слова немца. Он ждал, пока ей это переводили, а после сказал:

— Мне совестно за вас, господин обер-лейтенант. Это стиль мясников, а не офицеров германской армии.

— На русском фронте погиб мой брат, — тихо ответил обер-лейтенант.

— Война — это не игра в кегельбан. Заберите старика пасечника и следуйте за мной.

После первого дня допросов Берг понял: с этой девицей ни о чем не договориться, если следовать обычным канонам вопросов и ответов. Она будет врать, а если ее уличат, она замолчит. Берг решил идти другим путем: пробный шар он подпустил при аресте русской радистки. Когда отчитывают в присутствии арестованного того, кто его брал и бил, это неплохой аванс для дальнейшей работы. Берг решил поиграть с русской: он решил «завербоваться» к ней, а уж потом через нее выйти на остальных участников группы, заброшенной в тыл. Решив играть партию так, он вызвал Аню на допрос ночью, когда все остальные сотрудники военной разведки разошлись по квартирам и во всем здании осталось только пять человек: четыре охранника и один полковник.

Берг усадил Аню в кресло, включил плитку и поставил чайник. Потом он сел напротив нее, близко, так, что их колени соприкасались, и начал улыбчиво и грустно рассматривать девушку. Весь день он вел допрос через переводчика, никак не выдав свое знание русского языка. Это был тоже ход. Берг рассчитывал на этот ход. Он тихо сказал:

— Вот такие пироги, золото мое...

Сказал он это с таким милым волжским оканьем, что Аня даже отпрянула к спинке кресла.

— Только тихонько говори, — перешел на шепот Берг, — здесь даже стены имеют уши.

Он отошел к шкафу, достал большой американский автоматический проигрыватель «Колумбия», поставил на него несколько пластинок и пустил музыку.

Несколько мгновений он слушал танго, закрыв глаза и покачивая головой в такт музыке.

— Слушай, — сказал он, медленно подняв тяжелые веки, — слушай меня внимательно. Я не хочу знать ни твоего настоящего имени, ни кто ты, ни с кем ты связана. Я постараюсь тебе помочь, но не ценой предательства, а иной ценой. Не понимаешь?

Все это было так неожиданно, что Аня, покачав головой, также шепотом ответила:

— Не понимаю.

— Я хочу, чтобы ты мне ответила только на один вопрос, — сказал Берг очень медленно, — ты считаешь, что все немцы с Гитлером или нет?

— Нет, — ответила Аня, — не все.

— Как ты думаешь, может под погонами полковника скрываться человек, не симпатизирующий фашизму?

— Такие люди сдаются в плен.

— Верно. В плен могут сдаться те люди, которые находятся на переднем крае. А что делать человеку — я не о себе говорю, не думай, у нас ведь с тобой идет отвлеченный разговор, не так ли? Так вот, что делать человеку, который не имеет возможности сдаться в плен?

— Гитлера застрелить — вот что.