Майор Вихрь

Эсэсовцы просмотрели документы Богданова и, козырнув, вернули ему аусвайс.

— Пожалуйста, ваши документы, — попросили они Седого.

Тот, угодливо улыбнувшись, протянул им свой ночной пропуск. Его ночной пропуск был липой. Правда, его изготовили в типографии настоящие мастера, которые до войны работали на международных контрабандистов, но несколько раз патрули СС каким-то шестым чувством угадывали обладателей такой чистой липы, забирали в дежурные караульни, а оттуда передавали в гестапо на допрос с пристрастием.

«До ближайшего штаба здесь довольно порядочно, — думал Вихрь, пряча в карман зажигалку, сделанную из патрона, — так что стрельбу там не услышат. Хотя ерунда: на площади дом их партийного аппарата. Там многочисленная эсэсовская охрана. У них мотоциклы и автомобили. Весь город расквадратят, как в тот раз, когда я бежал от них. Если убирать их, так тихо: по голове — и в машину. У Крыси нет документов. Они не посмеют требовать у нее документы, я скажу, что она со мной. Черт, сколько прошло времени? Секунд, верно, тридцать. Если они сунутся в кафе, придется стрелять. Втихую нам их не убрать, они будут вне сферы досягаемости. Ишь как я еще могу думать-то, а? Сфера досягаемости!..»

— Пожалуйста, — сказал эсэсовец и протянул ночной пропуск Седому, — вы свободны. Можете идти.

Второй тем временем подошел к Крысе и сказал:

— Пани, ваш документ.

— У меня нет с собой документа.

— Как так? — удивился эсэсовец. — Почему?

— Эта женщина со мной, — сказал Вихрь. — Еще какие-нибудь вопросы?

Первый эсэсовец сказал Седому и Богданову:

— Я же сказал вам, вы свободны, можете идти.

«Сейчас надо их убирать. Если Седой и Степка пойдут, тогда они пропали. Патруль заглянет в кабаре — выпить под утро. Через мгновение они выскочат оттуда. Даже если я приторможу, чтобы в машину влезли мои, все равно они полоснут по шинам, и мы остановимся, провихляв еще метров тридцать. Вот черт, глупость какая!»

Седой сказал:

— Спасибо. Сейчас мы уходим. Только я закурю, и мы пойдем. А то, если перепил, да еще нет во рту соски, тогда никуда не придешь.

И он стал доставать из кармана резиновый кисет с сухим, мелко крошенным табаком.

— Вы пригласили эту женщину в кабаре? — спросил Вихря эсэсовец.

— Да.

— Вы ее знаете?

— Конечно.

— Простите, я не знаю, к сожалению, кому я задаю вопросы.

— В таком случае попросите показать вам мои документы, — сказал Вихрь жестко.

— Да, пожалуйста.

Вихрь достал из кармана обложку удостоверения офицера СС, обложку партийного билета и две орденские книжки. Обложки он достал через Колю, а тот, в свою очередь, сумел получить их у своего интенданта. Орденские книжки принес Седой — их взяли у офицеров во время налета на казармы под Жешувом. Это было громкое дело краковских партизан, когда они разгромили целый гарнизон, а потом совсем без потерь ушли через Татры в Словакию.

«Сейчас очень важно сыграть, — думал Вихрь, протягивая всю эту охапку чистой липы эсэсовцу. Его аусвайс лежал в другом кармане. Но его он сейчас не имел права показывать: ведь в лацкане пиджака был значок партийного функционера. Русский — и партийный функционер — это очевидная нелепость. — Важно так уронить эту мою липу, чтобы он немедленно нагнулся поднять ее, эту мою липу. Здесь я обязан быть архиточен во всем: и в том, как я протяну эти документы, и в том, как буду смотреть прямо ему в глаза, и в том, как сыграю в тот момент, когда буду разжимать пальцы, чтобы он почувствовал себя виноватым, чтобы он сразу же понял, что документы офицера СС упали на тротуар по его вине. Седой меня понял. Мы с ним уговорились: аврал — это кисет и моя липа. Черт, запомнил ли это Богданов? Будет совсем некстати, если наш немец вдруг не выдержит, нажмет на акселератор и маханет себе к чертовой матери. Вон как в руль вцепился. А машину-то он в наше отсутствие всю протер до блеска. Поди ж ты, характер! Другой бы мандражил, или пытался читать, или уговаривал бы себя написать открытки домой, а этот машину драил. Мы ж сюда приехали, она грязная была до полной невозможности. А где он успел помыть руки? У него ногти чистые, как у врача. Ага, вон перчатки лежат! Лайковые. В перчатках работал, парень. Молодец! Только не вздумай сейчас уехать, Аппель. Сейчас я роняю мою липу, и через несколько секунд мы уедем отсюда все вместе. И все будет хорошо, Аппель, ты уж поверь мне».

Эсэсовец, словно подкошенный, опустился поднимать офицерскую книжку СС, партийный билет и орденские книжки. Уже опустившись на корточки, он увидел, что офицерское удостоверение пусто; только обложка, внутри ничего. Эсэсовец только успел поднять голову и как-то жалобно-вопрошающе посмотрел на этого худого, очкастого человека, так похожего по внешнему виду на партийного бонзу. Он не успел больше ничего, кроме как посмотреть на этого человека снизу вверх, вопрошающе и жалобно. Вихрь прыгнул на него, сидящего на корточках, и хрустко придавил к земле.