Майор Вихрь

— Вы прошли сложную, исполненную благородства и борьбы жизнь солдата идеи. У вас было трудное детство, оно прошло в горе, которое, может быть, не было тогда понято вами и скрытые пружины которого вам еще непонятны и сейчас. Вы видели много несчастий, вы сами прошли через несчастья. Вас спасла ваша воля. Вы очень волевой человек, но ваша волевая устремленность базируется на мягком сердце. Вы очень добры. Это ваша затаенная боль, это вопрос, на который вам еще надлежит ответить. Линия вашего разума, которая у большинства людей сопутствует совершенно автономно линии жизни, у вас слились воедино после какого-то шока, который вы пережили. Скорее всего, это был шок, связанный с борьбой, с вашей внутренней борьбой против общего зла.

«Боже ты мой, как ловко и общезначимо он врет, и как это должно нравиться нацистским деятелям! Он скользит по срезу общепартийных биографий людей в черных формах. Бедняга, что бы он говорил мне, приди я сюда в штатском, — думал Исаев, неторопливо оглядывая комнату, где они сейчас сидели. — Надо попугать этого провидца, это будет смешно».

— Спасибо, — сказал Исаев. — Про будущее не надо. Теперь хотите, я погадаю вам.

— О, это занятно!

— Дайте мне вашу левую руку.

Исаев бегло поглядел на его ладонь, потом долго смотрел в глаза предсказателю, а потом начал медленно говорить:

— В детстве вы много болели. Один раз вы были при смерти. Вас спас отец. Он вынянчил вас. По-моему, это был дифтерит.

Предсказатель чуть откинулся назад. Исаев, словно не заметив этого, продолжал:

— В школе вы очень плохо учились, вы даже не кончили школы и долгое время были на физической работе. Женщина, которую вы любили, недавно ушла от вас, и вы всю свою нерастраченную любовь перенесли на животных. Около года вы учились в университете. В это время вы голодали, а потом, разбогатев, вы серьезно заболели. Больше всего бойтесь вашей щитовидной железы. Я не советую вам делать ту операцию, которую вам уже предложили или предложат. И не обольщайтесь по поводу формальной логики и математической психологии. Вы не во всем чисты — внутренне, очень внутренне — перед идеями нашего государства. То ли вы человек нечистой крови и скрываете это, то ли у вас в концлагере отбывает превентивное заключение один из ваших многочисленных родственников, то ли вы жили с еврейкой.

Предсказатель осторожно убрал ладонь со стола и сказал, жалко улыбнувшись:

— Это не гадание. Просто вам известна моя анкета, заполненная в полицайпрезидиуме на прошлой неделе.

Тогда впервые Исаеву стало по-настоящему страшно, потому что, конечно же, никакой анкеты этого человека он не читал: он попросту читал его глаза, лицо, руки, залысины, блеск чуть выпуклых глаз, пыль на буфете и книжных полках, фотографию женщины на стене, реакцию на его, исаевские, первые слова — словом, на то громадное количество окружающих каждого человека и наличествующих в нем черт, черточек, следов, ссадин, манер, всего того, что позволяет при необходимом допуске смелости сделаться пророком в крайнем случае, ну, а астрологом — так уж бесспорно.

Поэтому еще в самом начале, желая спасти одного нелегала-чекиста в Париже, работавшего против кутеповцев, Исаев, выслушав белого разведчика, молодого пылкого графа Граевского, когда тот, восторженный, прибежал к нему с сообщением, что красный обложен компрометирующими материалами и что перевербовать его — дело дня, пустяк и тьфу, Исаев тогда сказал:

— Лапочка моя, граф, это не вы его перевербуете, а он вас вербанет. Компрометирующими материалами так же, как и деньгами, по-настоящему не вербуют, а если и вербуют, то кретинов, абсолютно ненужных мало-мальски уважающей себя разведке.

— А как же, по-вашему, следует вербовать? Как и чем? — удивился граф.

— Умом, — ответил Исаев. — Умом, идеей и волей. Человек — это великое явление, и рассматривать его должно в целом: стар — молод, красив — уродлив, талантлив — усидчив, блестящ — скромен... Деньги, женщины, компрометирующие материалы — все это чепуха и суета, всяческая суета. Идти надо от добра и зла, от категорий глобальных, милый человек, а не от презренного металла. Причем идею, добро, зло каждый возраст принимает по-своему, с оттенками. Вот где собака зарыта! Так что плюньте вы на этого красного! Если он так к вам подставился, отойдите в сторону. Тут вашего труда нет, здесь видна его преажурнейшая работа, поверьте на слово... Зрите в корень, граф, только в корень!

«Завтра мне надо будет приглядеться к хвосту внимательно, — сказал себе Исаев, — надо мне посмотреть ему в лицо, а там видно будет. Не нравится все мне это. Как в плохом детективе».

Коля шел по другой стороне, стараясь не попадаться на глаза эсэсовцу, что вышагивал впереди. Тот уходил все дальше и дальше от центра, петляя по маленьким улочкам, и тревога Коли росла с каждым часом.

«Где ж его стрелять-то? — думал он. — Сволочь, ходит там, где гарнизоны или проходных дворов нет. Неужели почуял? Не должен. Он ни разу не оборачивался, а в ресторане я сидел в другом зале, чтобы только его не упустить».