Майор Вихрь

— Слушаюсь, генерал. Хотя это сопряжено с некоторыми трудностями. Операция, поверьте слову, необыкновенно перспективная: речь идет о перевербовке русской разведчицы и о моем дезинформационном контакте с представителями Генштаба Красной Армии. И она не может развиваться успешно до тех пор, пока гестапо Кракова, — к слову сказано, это наша совместная операция, я не могу присваивать все лавры армейской разведке, — пока гестапо Кракова не выделит своих людей, необходимых в эту решающую фазу.

— Приступайте к работе незамедлительно! Встряхнитесь! Ну, ну! Вот так!

— Генерал, я очень признателен вам.

— Э, перестаньте, — поморщился Нойбут. — Я ненавижу оказывать благодетельство, но считаю для себя непреложным законом выполнять свой воинский долг. Я его выполнил.

На следующий день вечером в кабинет к Бергу пришел Гуго Швальб из Краковского гестапо. Примерно через полчаса после его прихода зазвонил телефон. Берг снял трубку.

— Хайль Гитлер! — услышал он голос шефа гестапо.

— Хайль Гитлер! — ответил Берг.

— Мой парень уже у вас? — спросил шеф.

— Да.

— Ну и хорошо. Как настроение, Берг? Возьмем в оборот русскую?

— Теперь наши усилия удвоились.

— Не осторожничайте, полковник! До чего же вы хитры и осторожны. Желаю вам успеха!

— Спасибо.

— Держите меня в курсе.

— Обязательно.

— Швальб — толковый парень.

— Да, мне кажется.

— Если он станет зарываться, напомните ему, что он под вами, а не вы под ним.

— Благодарю за доверие.

— Да бросьте вы чинопочитания! Мы же не чинуши, Берг. Крепко жму руку!

В тот же день Аня в сопровождении Берга и Швальба была перевезена в маленький городок, весь утопающий в садах, расположенный в самих предгорьях Карпат.

Как и всякая националистическая тирания, ослепленная жаждой мирового владычества, основанного на пресловутых принципах расового превосходства, подтверждаемого цветом кожи, формой черепа, особым разрезом глаз и прочими атрибутами, гитлеровская тирания ежедневно, ежечасно и ежеминутно рождала поначалу стихийное, а после организованное и осознанное сопротивление как идеям, так и практике этого громадного аппарата подавления всех народов мира.

Стендаль в свое время писал: «Хотя революции — плод народных страстей, но страсти эти зависят от правительства». Если по отношению к периоду войны заменить слово «революция» на слово «сопротивление», то можно лишний раз поразиться прозорливости французского писателя. Гитлеровская военная, партийная и государственная машина своим тупым злодейством и наивной хитростью рождала героев Сопротивления, которые не хотели, а вернее, не могли жить в условиях произвола, государственного кретинизма и полного пренебрежения к человеческому достоинству.

В гитлеровских концлагерях вместе с русскими коммунистами сидели католические священники; социал-демократы томились в одних бараках с монархистами; лауреаты Нобелевских премий спали на одних нарах с неграмотными крестьянами; пятилетних еврейских детей сжигали в одних печах вместе с русскими профессорами; французских министров истязали в одних камерах с норвежскими рыбаками.

Гитлеровцы считали, что своей практикой уничтожения всех, даже в малой степени инакомыслящих, они укрепляют стержень веры арийцев. Эта практика массового подавления и уничтожения распространялась в такой же мере и на тех немцев, которые молились иным богам. Чем дальше, тем сильней оформлялось массовое сопротивление гитлеризму как в самой Германии, так и во всех странах, оккупированных фашистами.

Командир партизанского отряда «Сокол» Януш Пшиманский был членом ППС — Польской партии социалистов. До войны он часто схватывался с коммунистами. После побега из концлагеря в сорок первом году, в августе, он по-прежнему считал себя не во всем согласным с коммунистами. В осенние дни сорок первого года Пшиманский ушел с тремя своими товарищами в лес. Зимой сорок второго года его отряд состоял из ста человек. Из них сорок были коммунистами. В сорок четвертом году в его отряде было уже семьсот бойцов. Начальником штаба стал коммунист.

«Сначала надо разбить нацистов, — говорил Пшиманский, — потом разберемся с делами в нашем доме. Ребята из компартии отменно дерутся за Польшу. Этого у них не отнимешь».

Когда в отряд пришел крестьянин из Яблунивец, он встретил первым начальника штаба и рассказал ему о том, что неподалеку от его дома грохнулась какая-то странная штука, похожая на самолет, но с маленькими крыльями, длинным острым носом и без пилота.

Начальник штаба отвел крестьянина к Пшиманскому и сказал:

— У деда интересная новость. Послушай, дашь команду, что делать.

И ушел.

Через час группа разведчиков ринулась на лошадях с тремя повозками вместе с дедом к тому месту, где грохнулся этот диковинный самолет с короткими крыльями. Пшиманский слушал Лондон, он был в курсе дел по поводу «ФАУ».

Ночью эту рыбообразную махину привезли в партизанский лагерь. Пшиманский вызвал своего начальника штаба и сказал: