– Такие чаще и попадают на удочку, – рассудил проезжий мужик из дальнего села. –
Нынешние девки что – оторви да брось. Она глаза щурит и недотрогу из себя выказывает, ты
втюришься по самые уши да ещё и выше. Она тебе чище богоматери видится, а отвернись на
часок – и такое она навытворяет, что язык не поворотится сказать.
– Макорка, она экая и есть, – перебивает мужика Фишка Мизгирёв.
Приезжий недовольно смотрит на него: юнец, а в беседу взрослых встревает. Но Фишку
строгий взгляд не остановит. Он, как ни в чем не бывало, продолжает.
– Кто её не знает, Макору? В деревне не пожилось – в лес метнулась. А там, на базе-то,
конюхи кровь с молоком, переходи, знай, от одного к другому. .
Он не успел закончить. Страшный в своей ярости, с побелевшими щеками, Егор шагнул
через бревно и, ни слова не говоря, поднял над Фишкой мешочек с солью.
Семён Бычихин схватил Егора за рукав.
– Что ты, парень, Христос с тобой, одумайся...
Фишка крикнул по-заячьи, увернулся от удара и побежал к: дому, голося на всю округу.
Бережной обвел всех невидящими глазами, тряхнул рукой, освободил рукав из
Семёновой горсти и направился по дороге к Сосновке.
3
По-разному люди думают. У одних дума, что весенний ручеёк бежит, легко и быстро
перебирается с камушка на камушек„ позванивает струйкой. У других – будто широкая река,
течет просторно, плавно, уверенная в себе, гордая глубиной и полноводьем. Третьи думают,
словно жернова ворочают. Их дума похожа на пруд: сперва вода копится, помаленьку,
потихоньку, поднимается, заливает берега, тяжело напирает на плотину и уж когда
переполнит запруду, с шумом-грохотом обрушивается на лопасти мельничного колеса.
Первых зовут легкомысленными, вторых – рассудительными, третьих – тяжкодумами. Егор
был тяжкодумом. И Платонидина злая напраслина, ловко пущенная по миру, оказалась той
каплей, которая переполнила пруд. Не поверил ей Егор, как не верил всем сплетням и
наговорам о Макоре. Но жернова-думы заворочались медленно-медленно, грузно-грузно в
одном направлении. Что же, в самом-то деле, век так ходить вокруг неё, поклоны класть?
Пусть люба, пусть пригожа, а мы-то что сами – в рогоже?
А пока со скрипом и стуком ворочались Егоровы жернова-думы, в это время Платонида
развила бурные хлопоты. Со всех сторон начали окружать Егора, оплетать его святошины
сети. Не сама, а через других Платонида настроила Егорову мать. Это было нетрудно, потому
что старухе и самой хотелось, чтобы сын забыл Макору и женился на другой. Мать чаще и
чаще стала заводить разговоры с сыном о женитьбе. Называла и прихваливала Параню, девку
видную, дородную и не без приданого.
О Паране Егор слышал и от других, сном-делом не ведая, что это не без Платонидиных
наветов. Незаметно для себя он стал подумывать о ней. Параня, Параня! С Макорой её не
сравнишь, и Егора совсем к ней не тянет. Но старики, может, и вправду врут, что поживётся –
слюбится.
Встретится Параня на улице, поклонится чиннехонько, потупит глаза, покраснеет. И на
посиделках случайно ли, нет ли довелось Егору сидеть рядом с ней и раз и два. Иногда и
сама Параня заходит в Егорову избу то за дрожжами для стряпни, то за утюгом. А то соли
взаймы попросит: «Уселись ужинать, хвать – а соли-то и нет». Иной бы удивился: пришла за
солью, дома ужин ждет, а она с Лушей ленты перебирает битый час, броши примеривает, на
Егора ласково поглядывает, не спешит домой. Егору невдомек девичья хитрость, он сам
хитрить не умеет и других на свой аршин меряет.
Недавние холостяки-приятели, теперь уже женатые мужики, иногда при встречах,
бахвалясь прелестью семейной жизни, в шутку жалеют Егора, сочувствуют ему и намекают,
что одна только в небе луна, а невест – полон насест. Егор привычно отшучивается, говорит,
что не питает к женатым зависти. А невест найдется, стоит лишь поискать... Так говорит, а
сам думает о Макоре. Может, свата к ней послать? У самого ничего не выходит, так не
поможет ли сват?
4
Егор пришел к Анне Прохоровне, Митиной матери. Помялся у притолоки, походил по
избе, прислонился к печному кожуху. Анна Прохоровна чистила картошку. Через плечо она
оглянулась на позднего посетителя.
– За делом каким-то, чую, Егорушко...
Он водил ладонью по печной щеке, горячей, неровной, переступал с ноги на ногу.
– Дело небольшое, Анна Прохоровна. Не сходишь ли ты свахой? Жениться задумал.
От неожиданности Анна Прохоровна уронила картофелину, повернулась на стуле.
– В добрый час, в добрый час, Егор Павлович! От хорошего человека и свахой быть
хорошо. К кому идти-то, сокол?
Она ждала, что услышит ответ: к Паране. Ещё вчера об этом был разговор с Егоровой
матерью, и та прямо называет Параню невесткой. Да и Анне Прохоровне казалось, что
Параня – самая пара Егору. А он ответил:
– К Макоре.
Анна Прохоровна закашлялась, стала искать в ведре недочищенную картошину, поджала
губы.
– А мать-то как, Егорушко, согласна?
– Не она ведь женится, я вроде бы женюсь...