Макорин жених

Из-за печки к Юре тянулся огромный кулачище, покрытый татуировкой. Он принадлежал

кудлатому молодцу, лежавшему на топчане между печкой и стеной. Там, видать, было

невыносимо жарко, и парнище разделся догола, его мускулистое тело лоснилось от пота.

– Испечешься тут, забрался в пекло, – покачал головой Юра.

– Не горюй. Лучше маленький Ташкент, чем большая Колыма, – сострил запечный

жилец.

За столом, протянувшимся вдоль барака, расположилась компания картежников. На кону

лежала груда измятых рублёвок. Засаленные карты сочно шлепали по столешнице.

Лысоголовый толстяк с розовыми ушами, сладостно зажмурясь, медленно-медленно тянул

одну карту из-за другой, а сзади наблюдали болельщики, затаив дыхание, впиваясь глазами в

кромку карты.

– Четыре сбоку. Ваших нет!

Лысый толстяк небрежным жестом откинул карты и загреб деньги.

– Садись, сдадим, – подмигнул он Юре.

– Не заработал ещё, ставить нечего...

– Подождем, когда заработаешь, нам не к спеху.

Юра лег на нары, закрыл лицо полой пальто. В голове трещало, наверно, от дыму и от

непривычной жары. Юра поймал себя на мысли, что всё это, может быть, сон. Ещё вчера он и

представить не мог, что в такой обстановке живут люди. Ни в городе, ни в деревнях ему не

приходилось встречать ничего похожего. Но это, увы, не было сном. Даже сквозь полу пальто

слышалось шлёпанье карт о столешницу, взрывы хохота, возгласы восторга, обильно

сдабриваемые матерщиной. А всё это старался перекрыть густой храп соседа по нарам. Юра

почувствовал себя страшно одиноким.

5

Утренний лесной воздух после душного барака распирал легкие, кружил голову. Юра

шагал по тропке вдоль просеки, чувствуя, что с каждым движением все сильнее расходилась

по жилам кровь. Снег под ногами приятно поскрипывал. Над головой, в вершинах огромных

елей, слегка пошумливал предутренний ветерок. Лесорубы шли гуськом друг за другом,

изредка перекидываясь словами. Тропка круто свернула в сторону, опустилась в овраг, снова

устремилась на пригорок и, вынырнув из лесу на просторную поляну, исчезла среди мятого

снега. Пришли в лесосеку, центр которой определяла высокая стройная ель с очищенными до

вершины сучьями, укрепленная растяжками из металлического троса. Чуть в сторонке, под

навесом из лапистых еловых прутьев, стояла лебедка, к ней тянулись провода от

передвижной электростанции, всё в снежном инее, словно в пуху. И как раз в тот момент,

когда Юра остановился на полянке, электростанция загудела, и в лесу вспыхнули гирлянды

мощных электрических ламп. Стало светло, будто днём. Мастер Иван Иванович коснулся

метром Юриного плеча.

– Ты, слышь, иди в бригаду к Бызову, парнечок...

Оглядев фигуру юноши, мастер покачал головой.

– В пальто и ботинках, работничек...

Юра пошел к человеку, возившемуся с тросом, на которого указал мастер. Он узнал в нем

того самого кудлатого молодца из запечного жилья, что предпочитал маленький Ташкент

большой Колыме.

– Куда тебя, не знаю, и поставить, – скосил глаз бригадир. – Иди-ка, братец, пока в

махальщики. Вон по той линии, становись, девки укажут. Эй, девчата, возьмите в свою

компанию, может, сгодится...

Что за специальность такая – махальщик, Юра и понятия не имел, но он послушно

отправился, к группе девушек у костра.

– Принимаете, красавицы?

– Мужик вроде ничего, как не принять...

– А чем же мне махать?

– Можешь шапкой, а то возьми прут полапистее.

– Да ты чего же, товарищ, в ботиночках? Тут не «сковородка», отморозишь ноги-то...

Юра смущенно буркнул что-то в оправдание.

6

Вечером, когда возвращались с работы, Васька Белый, заметив Юру, забавно вытянулся в

своем овчинном архалуке.

– Как сегодня дела, товарищ уполномоченный?

Юра, весь озябший, голодный, ответил невнятно, прошел мимо. Старик неодобрительно

глядел ему вслед.

– Чего бормочешь, главный диспетчер? – спросил весело Бызов. – Принимай рапорт...

Васька строго отмахнулся.

– Отдашь товарищу уполномоченному. Он меня выше. Ишь, в ботиночках, сердечный,

околел, надо быть, за день-то...

В бараке картежники, окутанные табачным дымом, страдали за столом. Похоже, что они

с ночи так и не прекращали игру. Лица у всех позеленели, щеки запали. У лысоголового уши

вместо розовых стали сизыми и обвисли, как тряпки. Но он продолжал шлепать картами по

столешнице, алчно поглядывая на кон. Игра не прекратилась даже и тогда, когда лесорубы

приступили к ужину. Игроки только потеснились к концу стола. Юра, заглянув в свой

чемоданчик, обнаружил, что он пуст. Маменькины подорожники исчезли. Не раздеваясь, он

лег на нары, нахлобучил шапку на лоб. В тепле заныли пальцы на ногах.

– Приятель, а приятель...

Сквозь дрему Юра почувствовал, что его дергают за полу пальто. Открыл глаза. Над ним

наклонился Бызов.

– Ты что на голодуху завалился? Цыган, брат, приснится на пустое-то брюхо.

– Пусть снятся хоть сто цыганов.

Юра отвернулся, стараясь прикрыть лицо воротником.