Мальчик из контейнера

Саша, не допив чай, полез на антресоли, достал удочки, проверил крючки, лески, катушки — все на месте, все в рабочем состоянии. «Червячков, козявок наловим завтра, — рассуждал он, складывая все в брезентовый чехол. — Только бы батяня оттаял».

Валентин Михайлович, к общей радости жены и сына, согласился с программой отдыха на воскресенье без всяких оговорок и поправок. Шустро собрались и ранним утром попылили в сторону Логойска. Проехали километров двадцать от кольцевой и увидели ряд машин на обочине.

— Тут остановимся? — спросил отец.

— Можно и тут, — согласилась мама. — Не зря же здесь стоят машины.

— Может, туристы какие приехали отдохнуть, а мы сдуру залезем в непроходимое болото или чащобу. — Высказал сомнения отец.

— Поедем тогда на наше место, — предложил Саша.

— Туда еще час пилить, — ответил отец, и по его бровям можно было понять, что «пилить» еще час он не намерен.

Компромиссное предложение высказала мама.

— Давайте тогда пробежим здесь с краю быстренько, посмотрим, есть, ли что, и тогда решим, — сказала она, поглядев на мужа и сына.

— С краю можно найти только чьи-то рваные галоши, — сказал отец. — Если идти, то, как и все, вглубь, куда не забегают гастролеры.

— Помнишь, — заулыбалась мама, — как мы, когда только перевелись в Минск, поехали за грибами под Червень? Также вереница машин вдоль дороги, мы вышли и не знаем куда идти: в лес боимся заходить, можем заблудиться. Побрели по кромке леса, не отходя далеко от дороги. Через два часа у нас было по ведру подосиновиков! А у тех, что забрели в глушь, — на донышке. Особенность грибников и ягодников — считать, что самые грибы и ягоды где-то вдалеке от дорог. Вот они и мчатся, сломя голову, в неведомое, не глядя по сторонам и под ноги.

— Уговорила, — буркнул отец, съезжая на обочину.

По ведру не набрали, но на хорошую поджарку получилось. Завернули на обратном пути на речушку по названию Цнянка, там часто видели раньше рыбаков, скрюченными запятыми сидевших на берегу и чего-то ожидавших от скучных вод. Ходили слухи, что там водится даже форель, в это поверить было сложно, потому что вода в речке совсем не похожа на горный хрусталь, к тому же текла так лениво и беззвучно, что если и окажется в ней форель, то она будет с явными отклонениями от своих Севанских сестер. Это будет как ковбой с кольтом, пасущий свиней.

Форели, как и следовало ожидать, рядом с крючками отца и сына не оказалось, может, и была она рядом, но наживка ее не прельстила, поймались простоватые по натуре караси. Когда мама начала активно зевать, что означало вопрос к рыбакам: «Ну, долго вы еще будете плевать на бедного червяка?» — в целлофановом мешочке с водой лежало пять карасиков граммов по сто.

— Надо еще одного, — сказал отец, не глядя на жену, но хорошо понимая ее настроение. — По два на нос.

— Я согласна на одного, — жертвенно согласилась мама. — Могу и одними грибами обойтись.

Но отец, похоже, сам заглонул наживку.

— День к закату — сейчас самый жор будет, — сказал он голосом, какой можно понять двояко — приказание и мольба: «Нечего пороть горячку, часик посидим, не околеем!» и «Потерпи, золотце, часик: вот увидишь, как все хорошо будет у нас!»

Отец был прав — генерал всегда прав: жор начался через сорок минут, когда мама готова была отказаться уже и от грибов. Через полчаса в мешочке бились хвостами друг о дружку одиннадцать доверчивых карасей. Бросить рыбалку во время небывалого успеха — надо быть для этого безголовым манекеном. Жор прекратился после захода солнца через час. Приехали домой при полной темноте.

— Ничего, мать, не расстраивайся, — успокаивал отец, придав голосу окраску веселости. — Мы тебе поможем почистить рыбу, грибы поджарим, ты только руководи нами.

— Проще самой все сделать, чем руководить вами, — тяжело вздохнула мама. — Ладно, чего уж.

Ужин, хоть и запоздалый, получился на славу. Карасики хрустели, как орешки, непривычный для этой кухни аромат грибов и рыбы заполнил пространство, вытеснив все другие запахи.

— Этих карасей мы в детстве ловили корчагами, такими плетеными корзинами, — откинувшись на спинку стула, глядя на единственного карасика на блюде, заговорил отец. — Вечером забросишь в заводь, а утром она полная рыбы. Подспорье в бюджет семьи, как говорится, существенное. Сами ели, еще и продавал я у дороги малость. На карандаши да тетради. У магазина я продавал ягоды, что собирал в лесу — землянику, голубику, малину. День в жару, босиком, без куска хлеба, собираешь по ягодке, притащишь чуть живой ведро из лесу, а если продашь, то за копейки.

— Почему — за копейки? — спросила мама, хотя она слышала эти рассказы не единожды и знала, что ответит муж. Спросила, чтобы повзрослевший сын знал, как трудно раньше жили люди, как старались и взрослые и дети, чтобы выжить.

— Потому что у магазина сидел я такой не один, — ответил отец, — да и у народа денег на это лакомство не было. Многие сами собирали, а кто не мог собирать, и не было у него денег, обходился без варенья. Для него нужен еще сахар, а это совсем разорительная статья.