Мальчик как мальчик

Срежиссировать сцену встречи не составляло труда. В плохом советском фильме мы синхронно и очень ловко обнялись бы, похлопав друг друга по плечу, не говоря ни слова и нечеловечески глядя вдаль, каждый в свою сторону, но оба – в счастливое будущее; в российском сериале про бандитов, который недалеко ушел от советского фильма, мы сделали бы то же самое, но не так ловко, потому что с одного дубля; в хорошем авторском кино не узнали бы друг друга и разошлись восвояси; в очень хорошем авторском кино отворилась бы вон та железная дверь, оттуда вышел бы киллер и пристрелил обоих.

Железная дверь отворилась. Оттуда вышел Савик Рогозинский. С его лица понемногу сползала остаточная брезгливость. Волосы он по-старому собирал в косичку.

На ходу Савелий поправлял ремень. Поднял голову и рассмеялся:

– О, Сергей Владимирович, – сказал он. – Привет. Славное утро.

Только теперь я закрыл рот.

– Ты уж извини, долго ждать пришлось. Мусоропровод пришелся очень кстати. Хотя и вонюч, вонюч.

– Долго ждал? – спросил я.

– Часа полтора. Я же с ночного поезда. Да пока еще дом нашел.

(При этих словах он вынул телефон, показал свой трекинг на карте).

– Кстати, привет тебе от твоего доктора, – продолжал он. – Тимур Макбетович – милейший человек. Жаль, что совсем без чувства юмора, – тут лицо Савика на мгновение сделалось жестким. – Пришлось напомнить ему… про клятву Гиппократа…

Савелий умолк. Нагнулся к сумке.

– Вот, забирай, – сказал он. – Паспорт. Часы. Телефон. Кредитка. Одежду я не потащил, лень было.

Сумрачно улыбаясь, я надел часы. Повертел в руках карту.

– Значит, так, – Савелий выпрямился и приобрел официальный вид. – Мы тут с товарищами посовещались и решили: надо нам обратно труппу возрождать. И выходит, что без тебя никуда, Сергей Владимирович.

Он явно играл кого-то, без этого он не мог. И все же он волновался. Это было видно по блеску глаз и по тому, как блестяще он старался казаться спокойным. Савик Рогозинский волновался редко. В последний раз я видел, как он волнуется, на памятной многим премьере «Маргариты».

– С кем же это вы посовещались? – спросил я холодно.

Савелий не дрогнул.

– С вашей супругой, как владельцем доли в предприятии, – сказал он невозмутимо. – Во избежание недопонимания, она готова выйти из состава акционеров.

Он вдруг перешел на «вы». Знакомые речевые конструкции сделали свое дело: в эту минуту я почувствовал себя прежним. Успешным московским продюсером на белом «кайене».

Я представил, что завтра окажусь в Москве. В Москве, раскинувшей свои змеиные кольца, слепящей фарами, подмигивающей мигалками. В этой урне, полной скомканных пакетов из «макдональдса». В этом клубке нейролингвистических червей. В этой блядской раскинувшей ноги любимой Москве. Погружусь в ее душную черную дыру и больше не увижу солнечного света.

Да, Светка, все это будет круто, но…

– Я остаюсь в Питере, – сказал я.

Савик Рогозинский пожал плечами. Зачем-то посмотрел на небо. Похлопал себя по карманам.

– Очень жаль, – сказал он. – А я, пожалуй, поеду. У меня и обратный билет куплен. Вообще-то даже два.

– Очень жаль.

Савелий покачал головой. Вздохнул. Подхватил сумку и сбежал вниз по ступенькам.

Там остановился и поглядел на меня снизу вверх:

– Через неделю вернусь в Питер. У родителей все равно комната пустует. Машину вашу перегоним. Петрович говорил, какой-то упырь ему всю бочину помял на парковке. Да так, сука, незаметно, в тумане, и спросить не с кого.

– Вот как, – сказал я.

– Ничего. Страховая заплатит. Так что ждите гостей в скором времени. Мы от вас так просто не отстанем.

Он помахал рукой и пошел прочь, не оглядываясь.

Глава 2. Снова театр

В середине лета в старом добром учебном театре было душно и пахло краской. Сценическая машинерия оставалась полуразобранной, но мы неплохо обходились и без нее. Наш проект был немноголюдным и не требовал смены декораций.

Кресла были убраны из зала, и зрители размещались кто где. Я никого не приглашал на дневные репетиции, но никого и не прогонял. Меня не волновали чужие мнения. Я никого не хотел слушать. Ничего больше не боялся. И чертова аллергия куда-то делась.

Не было ничего удивительного в том, что я выбрал для себя роль Мастера.

На титульном листе сценария (уже изрядно растрепанного) крупными буквами было распечатано название:

«Мастер-Класс»

и чуть ниже – помельче:

Странности по Булгакову

Легко догадаться, что первый вариант рассчитан был на массовую аудиторию офисных менеджеров, а второй – на ограниченный контингент учительниц литературы старших классов. Оба не слишком мне нравились, и я надеялся, что до премьеры новое название родится как-нибудь само. Ему было из чего рождаться: сценарий был максимально сырым и представлял собой собрание низкохудожественных и высокопретенциозных этюдов. Взять хотя бы один, под названием «Автор на покое».