Мальчик как мальчик

Студент держал под мышкой не слишком толстую сумку, сшитую из искусно выделанной кожи, в которой, по всей видимости, хранил книги. От этого взгляд Мастера вдруг потеплел, и сам он расплылся в улыбке, снял и смял в руке черную свою шапочку с литерой «М», двинулся навстречу гостю и даже любезно указал, куда тот мог бы присесть, – на плетеное кресло у стола. Алоизий поклонился как можно почтительнее, однако на лице его читалась обида; с тем он и удалился, а гость присел, поджав ноги, и принялся любопытно озираться.

И правда, в покоях Мастера было на что посмотреть. Темные своды улетали ввысь, пыльные гобелены покрывали каменные стены, а в глубине зала темнели высокие шкафы с книгами. Всю эту бутафорию мы разыскали в подвале «Ленфильма» и долго монтировали при помощи мебельного пистолета, стреляющего металлическими скрепками, причем будущий Бездомный Поэт от усердия поранил себе палец.

Теперь Бездомный Поэт (а это, натурально, был он) сидел в кресле напротив Мастера и, слегка волнуясь, похлопывал ладонью по кожаной папке. Роль он знал, но все еще побаивался первых реплик.

Хорошо еще, что диалог открыл Мастер.

– Вы, верно, из города, – сказал он. – Как ваше имя, благородный юноша? Что за дороги привели вас сюда?

Услыхав столь учтивую речь, студент несколько опешил.

– Иван, – представился он. – Иван Бездомный. Это фамилия такая, вы не подумайте…

Здесь тот, кто назвал себя Бездомным, как будто смутился и замолчал. Мастер также почувствовал смущение и постарался уверить гостя, что ничего странного не видит в его фамилии:

– Что вы, что вы, – сказал он. – Воистину, я рад знакомству. Более того: ваше имя откуда-то мне известно…

– А вас как зовут? – прервал его гость.

– Мастер. Зовите меня просто Мастер.

– Мастер… и это весь ваш дом? Или это типа мастерская?

Вопрос был не слишком-то вежливым, но Мастер списал это на молодость и неловкость гостя. Да и память на сей раз его не обманывала: имя Бездомного Поэта было ему знакомо, и хорошо знакомо…

– Это весь мой дом, – улыбнулся Мастер. – От подвала до часовой башни. Хотя часы давно стоят… И все же, мой мальчик, где я мог слышать ваше имя?

– Хороший дом, – сказал гость, пропустив вопрос мимо ушей. – И вы один тут живете?

Тут Мастер еле заметно нахмурился. Поморгал. Потер шею.

– Один? – переспросил он. – Да, пожалуй, один. Та, которую я любил больше жизни, покинула меня. Сказала: я уже сыта по горло твоим чертовым покоем… сидеть тут целые столетия, в безлюдье и безвременье – нет уж, благодарю покорно… сюда же редко кто приходит, – тут Мастер смущенно развел руками, – редко кто, ибо друзей у меня нет и никогда не было… вот разве один Алоизий…

– А кто он вам, этот Алоизий? – поинтересовался Иван.

– Алоизий? Да уж и не помню. Когда-то был он застройщиком. Понятия не имею, что это означает…

Иван же, как могло бы показаться, знал смысл этого слова превосходно. Он недоверчиво хмыкнул, но промолчал.

– Ничего не поделаешь, – продолжал Мастер. – Тот, кто одарил меня всем этим, сдержал свое слово. Не мог же он знать, что моя любовь бросит меня, не пройдет и ста лет… что друзей у меня не будет… что этот дом опостылеет мне, а из всех существ в мире только мой пес будет мне рад безотчетно…

– Ваш пес? – повторил Иван. – Я видел во дворе пустую будку.

Мастер посмотрел на него прозрачным взглядом.

– Не знаю, – сказал он. – Я уже ничего не знаю.

– Что ж вы так, – осудил хозяина гость. – То есть, дом был ваш с женой?

Проницательный зритель давно уже понял: молодой человек, вошедший к Мастеру в дом на закате, имел целью не одно лишь развлечение Мастера. Пристальное внимание Ивана к обстоятельствам жизни хозяина также имело свои причины, которые до поры открыты не будут – хотя, повторимся, проницательный зритель и сам давно обо всем догадался.

– Да, это был наш дом, – подтвердил Мастер печально. – Это был наш дар. Слишком поздно я понял, что этот дар обойдется мне так дорого. Очевидно, один дар всегда убивает другой. Это справедливо. С тех пор, как мы поселились здесь, я не написал ни строчки. У меня есть покой, но нет света… и она сказала мне, моя Маргарита: да пропади он пропадом, твой роман, лучше бы он сгорел… но ведь рукописи не горят, черт бы их побрал… только чадят и воняют…

– Погодите… так вы писатель? Ну, тот самый? Которого в школе проходят?

В голосе гостя звучало удивление. И еще кое-что, вовсе неожиданное и никак не вытекавшее из всех его предыдущих вопросов. Но и это обстоятельство разъяснилось очень скоро, а именно – тотчас после того, как молодой Иван полез в свою кожаную сумку и извлек оттуда – нет, не книгу, но пухлую тетрадь с многочисленными вложенными между страниц отдельными листочками.

– А можно автограф ваш? – спросил он, вытянув один из таких листочков – пустой, будто приготовленный специально для таких случаев.

Мастер безучастно кивнул. Принял поданную ручку, разгладил лист («вот тут», – ткнул пальцем гость). Припомнив что-то, вывел в углу довольно живописную подпись. С улыбкой Иван сложил листок, спрятал.

– А я тоже, знаете ли… пишу, – признался он и тут покраснел. – Стихи. Немножко.