Он годами пытался осуществить эту задумку. Работая на Охотника за нацистами, Себастьян постоянно сетовал на то, как мало внимания уделяется греческим жертвам нацистской войны. В то время как истории из Польши и Германии были известны всем – по ним писали книги, снимали фильмы, – многие люди, кажется, даже не знали, что нацисты вторглись в Грецию или что Салоники некогда были домом для пятидесяти тысяч евреев, а теперь их осталось меньше двух тысяч.
Охотник общался с членами греческого правительства, призывал их признать ужасы собственной истории, многие из которых не могли быть осуществлены без пособничества греческих властей.
Но нации не торопятся заглядывать в своё прошлое. Наконец, пообещав посетить мероприятие лично, Охотник сумел убедить чиновников дать разрешение на марш от центра Салоников до старого вокзала, где были навсегда разлучены столько еврейских семей.
И где Себастьян последний раз видел брата.
Наверное, вы недоумеваете, почему Нико по-прежнему оставался предметом одержимости своего старшего брата. В конце концов, с их последней встречи прошли десятилетия. Себастьяну шёл шестой десяток, он успел стать дедушкой и жил в Вене. И, если говорить откровенно (а что ещё нам остаётся?), теперь именно Себастьян носил корону честности, которую некогда присвоил себе Нико. Неистовая приверженность Себастьяна погоне за правдой не оставляла его ни днём, ни ночью.
Но время не способно исцелить все раны. Некоторые из них становятся только глубже. Себастьян всегда завидовал Нико, даже когда они были детьми. Тому, как он выглядел. Какой интерес вызывал у родных. Тому, что Лазарь, похоже, любил его больше. «Какой красивый мальчик».
Зависть между братьями – обычное дело. Одному всегда кажется, что вся любовь достаётся другому. Но что по-настоящему разгневало Себастьяна, так это то, что когда Нико наконец показал своё истинное лицо, эта любовь никуда не делась.
Наоборот, в набитом людьми поезде до Аушвица, где не было ни еды, ни воды, где было мучительно душно от запаха мертвечины, мать и отец Себастьяна продолжали оплакивать пропавшего сына.
– Что с ним будет? – причитала Танна, рыдая.
«Что с ним будет? – подумал Себастьян. – А что будет с нами, вас не волнует?».
– Он справится, – успокаивал её Лев. – Он умный мальчик.
Даже младшие сестрёнки Нико хныкали по брату. И только Фанни, или, скорее, мысли о ней, утешали Себастьяна. Куда бы их ни везли, она тоже там будет, и он попытается подставить ей плечо. Он может обрести значимость в её глазах, такую же, какой обладает Нико в глазах остальных.
А потом крупный мужчина сорвал с окна решётку, и в одно мгновение Себастьян принял решение, которое на долгие годы разбило его сердце. Он оттолкнул единственного человека, который дарил ему надежду. И сделал это, потому, что любил её.
А спустя много лет она оттолкнула его, но уже потому, что не любила.
Себастьян уже долгое время не общался с бывшей женой. Во время последних звонков она казалась такой холодной и отстранённой, что ему не хотелось причинять себе ещё больше боли. Она в Калифорнии. Он в Австрии. Вот и всё.
Себастьян часто задумывался, нашла ли она новую любовь. Он – нет. Хоть вокруг и были женщины в его вкусе и некоторые из них даже проявляли к Себастьяну интерес, но он был сосредоточен исключительно на работе. Ничего не влекло его так, как погоня за его мучителями. Думаю, никого не удивит, что некогда обиженный ребёнок вырос в борца за справедливость.
Итак, Себастьян не без оснований гордился организованным в Салониках мероприятием – первым официальным признанием того, что там происходило. И если Фанни не хочет принять его в своём новом доме, то, возможно, согласится встретиться в их старом?
Он отправил ей газетную статью и письмо, в котором спросил, не хочет ли Фанни приехать на марш, чтобы во всяком случае почтить память отца. А может, и Тиа захочет присоединиться к родителям?
Себастьян надеялся, что Фанни не успела сменить адрес.
Прошли десятилетия с тех пор, как она последний раз была в Греции. Фанни позвонила дочери, получила ответ: «Если ты пойдёшь, я тоже пойду» – и подумала, что было бы хорошо посетить марш втроём. За последние пять лет её обида на Себастьяна поугасла – отчасти потому, что их больше ничего не связывало, а отчасти из-за вновь вспыхнувших чувств к его брату, с которым она теперь раз в неделю виделась в аппаратной.